Внелимитные исполнения

[APH Art Fest]

Если ваше исполнение не умещается в 500 слов, размещайте его здесь в комментариях. Жирным шрифтом указывайте номер и суть заявки, оффтопом - количество слов. Исполнение прячьте под кат.

@темы: Организационное

Comments

[Гость]

1-51.
Германия/Пруссия

512 слов

- Не плачь, Запад...
Пруссия очень тепло улыбается маленькому Людвигу, который недовольно хмурится и шмыгает носом. Гилберт в военной форме, а у дверей его уже ждёт Старый Фриц. Очередная война и очередное слишком затянувшееся прощание. Будущий Рейх знает, что сейчас брат поцелует его в лоб, улыбнётся...и всё равно уйдёт, но вернётся, обязательно вернётся, пусть и весь в крови, как своей, так и чужой, израненный, уставший, но с новой книжкой для своего маленького братика.
Людвиг ещё немного, для приличия, корчит обиженного, целует Байльдшмидта в лоб и желает счастливого пути.
- Я обязательно надеру им задницу! - прежде, чем закрыть за собой дверь, смеётся пруссак. - Жди меня! Я вернусь!
***
- Не плачь, Запад...
Они оба стоят на перроне. Гилберт успокаивающе гладит юношу по голове, когда они вынужденно разъезжаются по разным квартирам* . Мальчишка с трудом сдерживает слёзы - его первая попытка доказать брату, что он его стоит, провалилась с треском. Мало того - он не только сам подставился и разрушил пол Европы, но и подставил Пруссию, которого ещё более уверенно "подтерли" на политической карте Мира. Ещё в довесок ко всему и огромные репарации....и инфляция составила 10 в 32 степени**. А тут ещё и вынужденная разлука с братом, которому он готов вверить свою жизнь беззаветно, но и без которого он её не представляет.
- Ничего! Мы ещё обязательно надерём им задницы! - запрыгнув на ходу в удаляющийся поезд, кричит альбинос, пока ещё может видеть Людвига. Правда, не видит он и покрасневших глаз, и закушенного запястья. Нет, он не заплачет. Он же сильный.
- Я обязательно вернусь! - доносит слова пруссака ветер, когда паренёк уже собирается уходить.

****
- Не плачь, Запад...
Идёт война, они на поле боя. Вокруг Ад и нестерпимо воняет гарью и палёной плотью. Но на это Германии наплевать.
Гилберт в последний момент закрыл его собой от пули русского снайпера, получив её в спину. Свист заряда в воздухе и глухой удар об плоть, сопровождающийся тихим хрипом-всхлипом, заставляют арийца обернуться, и очень вовремя, чтобы поймать падающего брата.
Пруссия роняет автомат, как-то безвольно обмякает и плачет. Тонкие дорожки слез блестят на его щеках, когда немец подхватывает его и прижимает к себе. Ему больно, он чувствует, что жить ему осталось совсем немного. Единственное, чего он хочет - увидеть последним улыбающееся лицо брата, а не заплаканное и искажённое болью.
Он чувствует, что его опускают на землю, укладывают.
- Улыбнись, Запад....Ты обязательно им надерёшь зад и за меня тоже.... - мужчина кашляет и вглядывается в испуганное и, всё же, залитое слезами лицо Людвига. - Встретимся.... - он проваливается в темноту.

***

- Не плачь, Запад, дурень! Пускай в дом! Жить у тебя буду!
Гилберт смеётся. 10 октября 1991 года. Он стоит с чемоданом у дверей квартиры брата и нагло усмехается ему в лицо. Германия не верит своим глазам - покойник вернулся с того света, да ещё и с такими претензиями на жилплощадь. Естественно, все тонкости и нюансы немцу сейчас побоку, когда он взял альбиноса за руку и убедился, что он настоящий. Не мудрено, что голубоглазый не в силах сдержать предательские слёзы.
- Я же сказал, что мы встретимся! С каких это пор ты перестал мне верить!?

*После Первой Мировой Польша "отхватила" себе часть Восточной Пруссии. Пусть территория была и мала, но она давала выход к Северному морю. Таким образом Германия и Восточная Пруссия были разделены.
** Цифра может быть с погрешностью.
Думаю, все помнят эпизод про часы с кукушкой и Италию, который рассказывает о своей зарплате и стоимости яйца, на которое ему точно не хватит.

[Гость]

2-69.
Англия/Сейшелы.

558 слов

Сейшелы - Эми Лорен

Честно говоря, Сейшелы не была рада увидеть Англию. Просто воспоминания нахлынули, у них всегда были несколько сложные отношения. Стоя у алой телефонной будки, которую заслоняло бренное тело Кёркленда, который был явно удивлён тем фактом, что Эми стояла перед ним. Сгущаются тучи. Лорен ныне смахивала на школьницу, чем на повзрослевшую девушку, коей ныне являлась.
-Привет, - Сейшелы ответила холодно, не потому что ей был противен Артур, нет, она сама замёрзла. Туманный Альбион никогда не радовал погодой юную девушку с югов. Она засунула руки в карманы юбки, тяжко вздохнув. Артур же посмотрел в глаза Эми, после чего обратился к ней:
-Здравствуй, ты разве не должна быть сейчас дома, дитя?
-Хватит меня за ребёнка принимать! – огрызнулась девушка, но она этого не хотела, честно. Просто здесь было слишком холодно, она почти дрожала. Лорен, закусив губу, наблюдала за тем, как Кёркленд смотрит ей прямо в глаза, на которые лезла соломенная чёлка. Его руки были спрятаны в карманы, а губы ломались в еле видной усмешке.
-Чего ты? – сказала Эмилия, отводя взгляд, щёки словно покрасили кистью в пунцовый цвет, даже на смуглой коже Лорен был виден румянец смущения.
-Тебе ведь холодно, - сказал Артур, словно говоря просто очевидный факт, так равнодушно, а на самом деле у него колотилось сердце, а в глазах мелькала жалость к юной особе. Лорен хмыкнула и стала разглядывать носы своих сапог, словно это было наиинтереснейшим занятием, она не хотела смотреть в очи Артура, которые словно вытягивали из неё душу и звали к себе. Встав на носочки, она уже хотела развернуться и найти другую телефонную будку, но тут она почувствовала, что её резко притянули, и она уткнулась прямо в Англию. Нельзя сказать, что он противилась этому, нет, её было более чем приятно, так как Артур был таким тёплым, он тяжело дышал и прижимал её всё крепче, заставляя юную особу смущатся.
-Ей, ты вся дрожишь, пойдём… - тихо и с успокаивающим тоном проговорил Артур, хорошо, что Сейшелы не видела лица Артура, который прижимал девушку всё ближе, но при этом сам покрывался алым румянцем, но всё же улыбался, смотря на гладкую антрацитовую поверхность асфальта. Только Сейшелы дрожала уже не от холода… Продолжая обнимать хрупкую Эми, одной рукой он натянул шарф на нос, пряча улыбку сумасшедшего, мечта которого осуществилась.
-Мне тяжело дышать!- со вздохом сказала Лорен, своим крохотными кулачками она била Англию, которого это, если честно, забавляло.
-Ладно, пойдёшь со мной сейчас в кафе, выбора у тебя нет, выпьешь со мной эля и поешь, ночуешь дома у меня…
-Ей, я собиралась к Франциску!
-Пошёл он нахер, я скажу ему, что ты остаёшься у меня на время…- звучало это так, как будто в Артуре проснулся бывалый моряк, морской волк-пират, голос немного хрипел. Он свирепо и злобно посмотрел в глаза собеседницы, что та подпрыгнула. Ей казалось, что если она сейчас не пойдёт с Англией, то он её просто уничтожит.
-Ладно-ладно, только я не пью! – замахала свободной рукой Сейшелы, забывая о том, что только что она хотела позвонить Бонфуа.
-А я сказал, что пьёшь! – Артур сказал это твёрдо и решительно, несколько грубо. После сказанного он опустил шарф и, наклонившись, поцеловал девушку в левую щеку, а та в свою очередь покрылась румянцем.
-Прекрати совращать меня тут!- кричала Сейшелы.
Что не говори, а Эми нравился Артур, но вот Кёркленд любил её отнюдь не родственной любовью, не колонизаторской… Их чувства были почти взаимны, только Сейшелы осталось раскрыть свою любовь к Англии, ведь на самом деле в Лондоне она только из-за него.

[Гость]

2-3.
Россия/Пруссия. "Подождешь".

584 слова

Прошли каких-то пару километров – и все коренным образом изменилось. Настолько резко, что легко было представить, будто ничего другого никогда и не было. Не существовало, не являлось, не снилось даже. Только метель, белая до хруста, поднимающийся ветер, что заставляет пока еще редкие снежинки впиваться в лицо острыми колючками, да оглушающее, застывающее на губах безмолвие.
Байльшмидт развернулся спиной ко всей этой картине и просто упал на уже успевший подстелиться плотным одеялом снег. Похлопал себя по карманам, находя помятую пачку сигарет, заглянул внутрь. Две. Отлично. Достал одну из них, оставшуюся спрятал обратно, с нескольких попыток зажег спичку и закурил, глядя в стремительно темнеющее небо.
- Ну и что ты разлегся? – Брагинский подошел и встал в двух шагах от неторопливо затягивающегося сизым дымом прусса.
- Подождешь, - спокойно бросил Гилберт, выпуская дым навстречу летящей острым осколком в лицо снежинке. Вмиг рассыпав свою ледяную красоту, та обратилась прозрачной каплей и мягко приземлилась у виска.
- Да подожду, - Брагинский спокойно пожал плечами. Прусс перевел взгляд вверх. Русский стоял, прищурившись, и цепко оглядывая заметаемую снегом землю. Искореженные деревья, подсыхающие танковые колеи, обожженная сухая трава – все уже припорошило белым целительным саваном снега, и скоро уже можно будет даже представить, что ничего не происходило, все так и было, как стало, белым и нетронутым. Лишь только следы испортят впечатление.
«Да ладно. Смысл устраивать себе же самообман?» - риторический вопрос. Байльшмидт сделал еще одну затяжку и выпустил дым в небо. Еще пара десятков шагов, и пути обратно не будет. Его и сейчас уже нет, на самом-то деле. Но пока можно вот так лежать, в двух шагах от границы, и мысленно перебирать в памяти оставленное за спиной.
Но ни о чем не думалось. Ни о чем глобальном, и даже ни о чем значимом. Попытался вызвать мысль о брате, но та вылезла, поежилась от холода и, пискнув, скрылась в темноту. Безмерная усталость, пустота, снег, тишина и пока еще тихий свист ветра. И ничего больше.
- Пурга будет, - куда-то в сторону отметил Брагинский. – Надо бы поторопиться. Закончил?
- У тебя даже перед расстрелом есть право на отраву, - фыркнул прусс. – Дай докурить спокойно.
- А ты, никак, помирать собрался, Байльшмидт? – с какой-то даже, как показалось Байльшмидту, усмешкой в голосе спросил русский. Гилберт сощурился от падающего в лицо снега и поднял голову.
- Это политика. – Жестко продолжил Иван. – Да и проучить тебя надо. Переборщили, ой как переборщили на этот раз. Сами ведь понимаете. Но, - Брагинский кинул цепкий взгляд вниз и снова перевел его на горизонт. – У меня всегда были свои интересы. У союзников свои, и пусть молчат. Каждый будет при своем.
Сочтя на том, что, наверное, он уж чересчур разговорился, Брагинский замолчал окончательно. А в голове у Гилберта, наоборот, громким хором взвились мысли, толкая и тесня друг друга, пока, наконец, не выстроились дисциплинированно. «А ведь и правда. Кто тебя разберет?»
Еще раз долго затянуться и выдохнуть дым. «Все было, и не раз.
- На озере? - На озере, хорошо, получишь у меня.. - Скотина!... - Ты первый начал.
… Манифестом императрицы… Елизаветы Петровны… Восточная Пруссия присоединена к России…
- Ха-ха, что, съел?... Отдавай обратно, это мое!
- Надо поставить Польшу на место. Зарывается, зараза. – Только тихо… - Ага…
И сколько еще всего, что сразу и не припомнишь…»
Резкий щелчок – и бычок летит в сторону, исчезая в снегу.
- Пошли.
Прусс резко поднялся, закинул на плечо вещмешок с нехитрыми пожитками военнопленного – продпаек, иголка с ниткой, кое-чего еще по мелочи – и четким шагом зашагал вперед, в метель, за идущим впереди Брагинским. Пятна гари и крови от одежды, там, где лежал и курил Байльшмидт, постепенно начинало заметать усиливающимся снегом.
«Повоюем еще».

[Гость]

3-9.
male!Беларусь | Россия. POV России. H!

558 слов

Скажем так: я не заметил, что Беларусь вырос. Но хуже всего то, что я не заметил, как он сошел с ума. Каюсь, я был так занят войнами, революциями, желание построить большой дом, где каждый будет счаслив, просто ослепила меня. Быть может, это я во всем виноват, не уделял должного внимания его воспитанию. Украине сложно было справиться одной, а я... приносил своей семье только боль. Ради высшей цели и светлого будущего, конечно.
Но теперь мне придется заплатить за все.
Шаги у Беларуси тихие, осторожные, как у рыси на охоте. Он не хочет раньше времени вспугнуть свою жертву. Распахивает дверь - делает прыжок - где добыча? А я вот он, за дверью сижу и боюсь даже дышать. Не в первый раз жалею, что концы шарфа настолько длинные, что он случайно может на них наступить.
Обычно о его приходе предупреждает Литва. Торис очень исполнительный, у меня всегда находятся дела, выполнение которых помешает встретиться с Беларусью. Но в этот раз брат свалился как снег на голову, застав врасплох, когда я доливал воды в вазу с посолнухами. Ох уж этот Торис... Нужно потом с ним серье-е-езно поговорить.
Итак, я не заметил, как братик сошел с ума. И понятия не имею, когда это произошло. Знаю лишь одно: с каждым днем его навязчивая идея становится все сильнее, и весте с ней растет и мой страх. Смешно? Да, наверное это смешно. Снежно-страшый огромный Россия с глазами дьявола, как говорит один капиталист, трясется от страха. Наверное, это какая-то странная фобия?
- Где же ты братик? - спрашивает Беларусь ласково. Он будто бы играет. И на губах улыбочка гадкая-гадкая. Никогда не видел его таким. И где только нахватался? Кол-кол... Отправить бы его в колхоз на месяц к другим провинившимся. Пусть поработает, авось и ума наберется. Но ведь для этого нужно встретиться с ним лицом к лицу. А трясущиеся колени мешают выглядеть грозно.
Дверь закрывается от сквозняка и я лишаюсь даже такой эфемерной защиты, как тоненькая деревянная преграда. Кажется, что сердце выдает меня своим стуком. Если он обернется, то все... Стена под цвет пальто. Почему-то вспомнилось, что белые медведи притворяются сугробами и закрывают нос лапами, чтобы не выдать себя.
- Не играй со мной в прятки. Я тебе кое-что купил...
Я в панике переползаю под небольшой столик. Настолько небольшой, что полностью я под ним не помещаюсь. Кто-то бы посчитал это забавным. Только мне совсем не смешно.
- Брааатик! - зовет Беларусь с отвратительным самодовольством. Отсюда мне видно, что в руках он держит маленькую коробочку, где поблескивает... Ба! Да это же кольцо! Обручальное!
Меня начинает бить крупная дрожь, отчего ваза с подсолнухами подпрыгивает и потихоньку сдвигается к краю.
"Не падай, пожалуйста, не падай, - шепчу я.
- Давай поженимся! - продолжает Беларусь. Он все еще ищет меня в шкафу и под кроватью. Никогда не думал, что он зайдет настолько далеко. Я не про шкаф, а свадьбу. Это неправильно и... отвратительно! Отходить бы этого ребенка ремнем по одному месту и в кол-кол-кол... Или в Калининград отправить, там его быстро от подобных наклонностей излечат. Правда, он может начать ругаться по-немецки, курить и прочее... нет уж, увольте!
Пока я думал о воспитании, злостчастная ваза таки рухнула. Проклятая.
- Вот ты где!
Лицо парня сияет, как дореволюционный самовар, он бежит ко мне с распростертыми обятьями.
- Не хочу! Беларусь, иди домоооой! - в отчаянии кричу я.
Он только моргает в ответ глазами синими. Голубыми.
- Мой дом там, где ты, браааатик.

[Гость]

3-26. Англия.

860 слов

Этим утром будильник зазвенел слишком уж громко. То ли от того, что Англия только вчера вечером купил его, то ли из-за того, что сейчас, собственно, всего четыре утра.
Ему предстояло очередное собрание и, хоть Америка и назначил его в очень ранние часы по непонятной никому причине, но опаздывать не стоило. Альфред так упрашивал всю их команду явиться именно к пяти утра, что спорить с ним никто не решился, хоть это было и неудобно. «Ну вот зачем, зачем, спрашивается, являться на это дурацкое собрание тогда, когда даже солнце ещё не взошло?!» - думал Артур, поправляя воротник рубашки и застёгивая пуговицы пиджака. Быстро оглядев себя с ног до головы, Англия на прощание помахал рукой гному, сидевшему в кресле и читавшему какую-то толстую старую книгу, и покинул дом.

- Там ещё никого нет, – сообщила одна из летавших рядом фей, и села Киркленду на плечо.
Артур зевнул, прикрыв рот рукой, кивнул, но все равно направился в комнату для заседаний, прикрыв за собой дверь.
Здесь было ещё довольно темно, хотя первые лучи солнца уже начали разрывать ночное небо, вынуждая звёзды поблекнуть, а месяц медленно исчезать из виду. Через огромные окна, занимавшие целых две стены, были видны соседние здания, среди которых были и фирмы, и жилые дома. В некоторых квартирах уже горел свет, а по дороге начали изредка проезжать автобусы, грузовики с продуктами и автомобили.
Пока никого нет, стоило подготовить кабинет к собранию, это не так и сложно. На столе в самом углу лежат несколько небольших стопок бумаг, рядом – пирамидка, сложенная из одноразовых стаканчиков, чайник и две коробочки. Одна - с чайными пакетиками, другая – с пачками растворимого кофе. Англия ненавидит чай в пакетиках; настоящий, с чайными листьями, заваривающийся ровно пять минут, душисто пахнущий – вот это самое оно, вот это – да. Но здесь такого не сделать, поэтому Артур лишь ставит чайник и, расставив стаканчики перед собой, раскладывает пакетики и высыпает содержимое пачек с растворимым кофе так, как знает. Ему не впервой готовить напитки перед собранием, он уже отлично заучил, кто что пьёт.
Закончив с этим, Артур берется за бумаги. Пробежавшись взглядом по заглавным строкам лежавших на поверхности каждой стопки листов, он понял, что каждому участнику надо раздать по одной, и принялся за дело. «Похоже, речь снова пойдёт о каком-то глупом плане, опять ничего продуманного, и опять куча идиотских восклицаний и гордости» - обреченно вздохнув, Англия положил последнюю кучу бумаг около своего места.
Чайник пикнул и выключился.
- О, отлично, - Киркленд возвращается обратно к столу и начинает разливать по стаканчикам кипяток, а феи, собравшиеся с силами, принимаются размешивать чайными ложками содержимое и вытаскивать чайные пакетики.
Ну вот и, кажется, всё готово.

Англия был прав, полностью и бесповоротно прав, потому что на собрании речь снова шла о очередном плане, придуманном Америкой, о роли каждого из присутствующих в его исполнении, и о всякой глупой ерунде этого рода. Делая вид, что он внимательно слушает, Артур начинает просматривать информацию на листах, вычитывая оттуда совсем немного, всего по паре строк, чтобы понять содержание каждой. Кое-где даже промелькивали довольно интересные предположения и факты, поэтому, неторопливо попивая из стаканчика чай, он продолжал изучение. Феи, довольные тем, что смогли хоть чем-то помочь, теперь устроились рядом с Кирклендом поудобнее и приготовились греться в лучах уже почти полностью взошедшего солнца.
Но тут вдруг почти весь проникающий в помещение свет затмился так, что почти весь стол оказался в тени. «А ведь только вчера гроза была» - подумал Артур, отпивая из стаканчика, - «И снова так облачно». Тут от чтения его отвлек тихий завороженный шепот:
- Смотри, Англия! – словно задыхаясь, шептала розового оттенка фея, тыча куда-то в окно.
- Артур, ну погляди же! – послышалось со спины – это была та фея, вторая, голубого цвета, на свету отливающая зелёным, - Погляди, чудо-то какое!
Киркленд лениво повернул голову к окну, и сон тут же весь улетучился, исчез полностью. То, что предстало его глазам, и то, что он принял за облако, на деле оказалось огромным драконом. Длинный хвост, громко бьющие по воздуху крылья, когтистые лапы, массивное тело, шея, не уступающая по длине хвосту, и вытянутая рогатая морда. А глаза, какие у него были глаза! Ярко-красные, словно полыхающие огнём, такие, какие обычно бывают у демонов. Но, наверное… Нет, не наверное, а точно нет. Глаза демона полны жестокости, злобы и чего-то очень пугающего, а здесь…
Англия не верил своим глазам. Однако, дракон, чешуя которого напоминала цветом молодую зелень, а на солнце даже принимала какой-то слегка изумрудный оттенок, никуда не улетал. Он смотрел Артуру прямо в глаза, сверлил взглядом, полным уверенности и, в то же время, какой-то печали, словно желая сказать что-то.
«Но это невозможно» - с грустью подумал тот, - «Драконы не умеют разговаривать, если я правильно помню».
- Ангиля! Эй, Англия! – недовольно восклицал Альфред и тряс того за плечо, - Англия, ты меня вообще слушаешь?!
- А, д-да, что… - пробормотал Киркленд, повернувшись лицом к Америке и не сразу отвлекшись от увиденного. Опомнившись, он рассерженно нахмурил брови и дёрнул плечом, избавляясь от мешающей руки товарища. – Нет, как всегда идиотский план, Альфред, я против! – гордо провозгласил Артур и демонстративно повернулся к окну.
Никого нет. Пусто.

Ярко светящее солнце нестерпимо жарит, хочется избавиться хотя бы от пиджака, дабы не превратиться во что-нибудь вроде варёной креветки, но Англия держится изо всех сил.
- Да сколько же тебе повторять, идиот! Это ужасная идея!
Подумаешь, увидел дракона. Почудилось, наверное.

[Гость]

3-25. Литва/Беларусь.

517 слов

Литва очень любил уборку. Ну как любил, в какой именно момент подобное занятие из пытки превратилось в наслаждение, он не вспомнит. Теперь ему даже нравится проводить по полу влажной тряпкой и смотреть, как высыхает блестящая полоса, тянущаяся за ней. Как художник кистью пишет картину - так Торис часами старательно проводит по паркету шваброй, не упуская ни малейшего угла. Вот так он может провести целый день, не прерываясь даже на еду.
Но сегодня всё пошло по другому сценарию.
Совсем новое ведро внезапно прохудилось, поэтому пришлось идти в чулан за старым эмалированным.
Торис не любил свой чулан – уж слишком много всего нехорошего в нём хранилось, в частности, пережитки советского прошлого. Его передёргивало от красного флага, гордо весящего на самой пыльной стене, и трубы, стоящей рядом на какой - то куче хлама. Плакаты, старые и пожелтевшие, поломанная мебель и книги, заплесневевшие от прошлогоднего наводнения.
Почему же он всё это не выбросит, не избавится? Просто есть не только плохие воспоминания… На самой верхней полке шкафа лежат виниловые пластинки, да, те самые, в большинстве своём запрещённые, и старый проигрыватель. Лит, сам не зная почему, достаёт его, и наугад вытаскивает пластинку. Электричества в кладовке нет, поэтому приходиться вытащить всё это пыльное добро в комнату и включить в розетку. Руки немного дрожат, и игла встаёт не на начало пластинки, а на середину песни. Проигрыватель хрипит и как то тихо начинает напевать: «…Дай мне этот день, дай мне эту ночь, дай мне хоть один шанс …» - дальше становится ничего не слышно, звук куда то пропадает. Но, это уже и не важно, Торис сидит и просто смотрит на крутящийся чёрный диск.
«Это та самая песня…»

***
Наталья налетает на него с разбегу, валит на пол, сопротивляться уже невозможно. Нож поблёскивает холодом, а её глаза - неистовым пламенем.
«Торис – ведь ты же знаешь, Иван запретил тебе слушать это!» Голос её хрипит, а острие так предательски близко к коже, что страх сковывает.
«П-прости…те…», шепчет Лит одними губами. «Что ты там бормочешь? Тебе жить надоело? Или ты просто хочет выделяться среди нас?» Наталья откладывает нож и тотчас приподнимает уже и без того напуганного Литву за грудки. Их носы почти соприкасаются, Торису даже кажется, что воздух накалился и жарит кожу. Желание вырваться берёт верх, и он хватает нож за долю секунды до Натальи. Борьба была недолгой, похожая на неистовый танец. Они катались по полу, издавая нечленораздельные звуки, и, когда нож снова оказался в руках Натальи, половина подола её юбки была оторвана, а щека Ториса рассечена в двух местах. Секундная задержка и в тишине послышались слова: «… и ты поймёшь – я то, что надо!»
Что произошло в следующие секунды, а может минуты, Торис помнит как в тумане. Он проводит руками по её лицу, убирает упавшую на глаза чёлку, и видит в них не огонь преисподней, а некую усталость и даже слёзы, блеснувшие на миг.
- Наталья…
- Молчи, идиот! - Лезвие врезается в пол рядом с головой Литвы.
- Наташа, я тебя… - Он резко поднимается и приникает к её губам. Поцелуй длится доли секунд, а потом она резко отстраняется и ударяет его головой об пол. Сознание покидает тело, но проигрыватель всё повторяет «… и ты поймёшь… и ты поймёшь….»

[Гость]

3-17.
Испания | Нидерланды | Бельгия | все остальные. Детский сад имени Хеталии.

1963 слова 1

С тех пор как мы устроились на эту работу, каждый день превращается в праздник. Цветной, яркий, наполненный весельем и детским смехом. И без приключений не обходится! Все начинается ранним утром, когда наш детсад открывает свои двери…

7. 30. Приветствие.

- Доброе утро! – кричу я, влетев в здание и повиснув на шее брата. - Ну же, не хмурься, улыбнись!
Холл только дергает уголком рта, но я заcчитываю это как попытку и отпускаю.
- Начинается, - тихо говорит он.
Наверное, все еще злится из-за того, что пришлось отказаться от курения. Это ведь ужасно вредно для детей и для него самого, поэтому директор ясно сказал: «Нельзя!». Теперь брату приходится терпеть. Но я-то знаю, что дома он вновь возвращается к любимой трубке. И никак его не отучить. «Нервная работа», – говорит.
И это правда. Детей в нашей группе немного, но мы втроем едва с ними справляемся. За этими карапузами нужен глаз да глаз!


8.30. Завтрак.

Не успели все толком проснуться, как наступило время завтрака. Сегодня детей (а заодно и нас) кормят манной кашей. Тони безуспешно пытается уговорить некоторых детей поесть. Я спешу ему на помощь.
- А нам дадут пасты? – робко спрашивает малыш Феличиано, дергая меня за штанину.
Он такой милый в этом розовом платьице! Уж не знаю, кто додумался так обрядить мальчика, но, по-моему, это очень забавно. Я специально не говорю об этом брату или Антонио: жду, когда они сами заметят. Но, кажется, оба слишком заняты.
- Нет, кушай кашу, вырастешь большим и сильным, - ласково треплю маленького итальянца по волосам.
- Правда?
- Правда-правда! – заверяю его я.
И Феличиано принимается с уморительно серьезным видом ковырять в своей тарелке.
- А манную касу изоблели в Колее! – кричит Им Йонг-Су, младшенький директора.
- Неправда! – тут же вступает в спор с братиком малышка Тайвань и мне приходится их разнимать.
- Очень вкусно! – Альфред доедает уже третью тарелку и Антонио ставит его в пример нашему самому проблемному ребенку.
- Романо, давай ложечку за босса, - уговаривает он.
Мальчик только сильнее стискивает зубы и отворачивается.
- За босса не буду. – бурчит он еле слышно.
- А за помидоры? – предлагаю я.
Романо, недолго думая, снова мотает головой: мол, и за помидоры не буду.
- В ней же комочки, придурок! Комочки! Как я могу ее есть?!
- Романо, не ругайся, пожалуйста.
В конце концов, к Тони в голову приходит гениальная идея. Он куда-то убегает, но вскоре возвращается с полной тарелкой мелко порезанных помидоров. Притихший Романо напряженно наблюдает за его дальнейшими действиями, я тоже смотрю с интересом. Через пару секунд помидоры отправляются в тарелку к каше и покрывают ее ровным слоем, скрывая от любопытных детских глаз.
- Теперь будешь есть?
- Я всегда знал, что ты извращенец, - хмуро кивает мой брат, проходя мимо.
Как ни странно, капризуля Романо все съедает. Кроме каши. И даже требует добавки.
С этими детьми не соскучишься. Просто голова идет кругом!

10.00. Свободное время.

По расписанию у нас должны быть занятия. Но получилось так, что я зря делала заготовки для открыток с тюльпанами. Ладно, порадую братика в следующий раз: уверена, многие дети захотят подарить ему свои открытки.
Все это время мы втроем были очень заняты погоней за Гонконгом. Этот маленький азиат тайком стащил у Холла зажигалку. Говорила же, не таскай ее на работу!
Паршивец носился по всему первому этажу, сшибая мебель и рискуя поджечь все подряд: от кончика шарфа своего воспитателя до розовых занавесок. Мы перепугались не на шутку: все хорошо помнили, как в прошлом месяце Гонконг добрался до коробки с петардами, которая вообще-то была заперта на ключ в кабинете директора. Нам жутко повезло, что здание тогда уцелело, но… это было даже весело! Гонконг только кажется тихим мальчиком. На самом деле он часто устраивает какие-нибудь пакости и умеет быстро улизнуть от правосудия.
- А ну стоять!
Под ногами путаются Тайвань и Корея. Непонятно только, хотят они помочь братику или же нам. А тут и малолетний герой Альфред подоспел. Еще чего не хватало!
- Попался!
Уф! Мне наконец удалось отобрать у ребенка опасную вещь и отправить его в угол, думать о своем поведении.
- Ура! У нас получилось! – радуюсь я и хлопаю по ладони Антонио.
- Ага, а теперь за уборку, - добавляет брат.
А дети времени зря не теряли и воспользовались отсутствием взрослых как следует.
- Ой…
- Эй, не рисуй на стенах!.. Отпусти рыбку обратно в аквариум!..

11.10. Прогулка.

Хотя мы ужасно устали, пришлось вести группу на прогулку. Дети как обычно разбрелись по всему участку. Кто-то строил замки в песочнице, кто-то играл в съедобное- несъедобное с моим братом. И только малышку Лихтенштейн, казалось, что-то сильно тревожило. Она смотрела по сторонам и хмурила светлые бровки. Вскоре девочка решила поделиться своими переживаниями и подошла ко мне.
- Воспитательница, - настолько серьезное выражение лица не могло не вызвать улыбки,– там какой-то странный дяденька за садиком.
- Странный? Где?
Малышка показала пальчиком в сторону забора.
- Значит он снова здесь! – Антонио стоял рядом (уговаривал Романо поиграть с другими детьми) и все слышал.
- В смысле «снова»? – удивилась я.
- Я видел его здесь еще вчера. Но не волнуйся, – Тони улыбнулся, – я с ним разберусь.
Антонио закатал рукава, нацепил суровую мину и пошел «на разборки». Я за ним. Как бы чего не вышло.
В переулке между нашим садом и соседним зданием действительно стоял молодой человек. Светлые волосы, просто шедевральные брови (за такими, наверное, нужен специальный уход и отдельный шампунь) и злые зеленые глаза - составляли детали его портрета. Однако в целом, если не считать бровей, незнакомец не представлял собой ничего особенного. Только вот показался смутно знакомым, словно мы раньше встречались.
- Так, слушай сюда, гнусный похититель детей. – Антонио обвиняюще ткнул парня в узкую грудь- решил обойтись без предисловий. – Если ты еще раз сюда явишься, я вызову полицию.
- Похититель детей?! – молодой человек удивленно заморгал ( в этот момент он показался мне даже симпатичным).– Фернандес, на тебя что-то тяжелое упало? Кирпич там или рояль? - в его голосе прорезалось сочувствие напополам с сарказмом. - Ну какой я тебе похититель?
- Таких в криминальной хронике показывают, - отмахнулся Антонио, – ну так что? Сам уйдешь или тебе помочь?
«Преступник» пробормотал что-то невразумительное и обернулся ко мне, будто в поисках поддержки.
- Да что тут творится? Уж не знаю, что взбрело в голову этому ненормальному испанцу, но он меня хорошо знает, да… Послушай, меня зовут Артур Керкленд и я…
- Ах, точно! – я, наконец, вспомнила, где могла его видеть. – Я вас помню. Кажется… вы старший брат Альфреда?
Артур с облегчением кивнул:
- Да, но вот проблема…
- Этого типа вообще к детям нельзя подпускать! – Антонио просто не мог смолчать, поэтому я легонько так наступила ему на ногу.
- И что же случилось?
Керкленд неожиданно покраснел (это выглядело очень даже мило), бросил подозрительный взгляд на Антонио, потом его неожиданно заинтересовали собственные ботинки.
- Просто Альфред… Он сбежал от меня… к этому чертовому французу! – зеленые глаза полыхнули яростью.
Теперь мне все стало ясно. Артур с Франциском давно враждуют, что не очень хорошо сказывается на их младших братьях. Я никогда не вникала в их запутанные родственные связи, там все слишком сложно… Так. Неудивительно, что бедный малыш терпеть не может овсянку и всегда отказывается от чая. Единственное, что так и осталось для меня загадкой, так это поведение Тони. Интересно, чего они не поделили?
- Не волнуйтесь, я поговорю с Альфредом. Он вернется. А вы пока можете отправляться домой, – я ободряюще улыбнулась Артуру, подумывая о том, не пригласить ли несчастного ребенка пожить к себе.

[Гость]

3-17.
Испания | Нидерланды | Бельгия | все остальные. Детский сад имени Хеталии.

1963 слова 2

12.30. Перед обедом.

- Альфреееед!.. – наверное, вопль братика можно услышать даже на конце города.
Вообще-то, он обычно спокойный и почти никогда не повышает голоса. Чтобы заставить брата кричать, нужно очень постараться. Должно быть, произошло нечто из ряда вон, если уж он так отреагировал.
- А ну отойди от живого уголка!
Он сказал “живого уголка”?
- Ну молодец , Холл, - вздохнул Антонио, – всех перепугал. Видишь, Романо даже расплакался.
- Я не плачу, идиот!
Брат сконфузился и помрачнел. Ну что же ты так? С кем не бывает! Только, пожалуйста, не ухудшай все своей физиономией! Но, к сожалению, мысли он не читает, а потому не сдвинулся с места.
Альфред, по-видимому, всерьез обиделся и ушел в добровольное изгнание, то есть в угол. Я посоветовала ему не дуться, сам ведь виноват, а найти себе другое занятие. Поиграть с Мэтти и его плюшевым медвежонком Кумадзиро, например. Как и ожидалось, ребенок взял протянутую ему шоколадку и побежал к своему кузену.
А Холл в это время, пользуясь тем, что ему никто не мешает, бережно взял кролика на руки, прошептал что-то успокаивающее и погладил его по белой шерстке. Потом убрал из клетки остатки гамбургера, которым Альфред пытался накормить ушастого обитателя живого уголка, и посадил его обратно.
На самом деле брат очень любит детей. Просто животных он тоже любит и терпеть не может, если над ними издеваются даже по незнанию. Особенно, если эти животные- кролики.

13.20. Тихий час.

- Ну что опять? – Антонио уже надоело выслушивать вечные капризы Романо. Правильно говорят, детей нельзя баловать!
- Не буду я спать! Не хочу! У меня подушка неудобная!
- Как?! – наш старший воспитатель был поражен до глубины души. – А сиеста?
- Надоело, - ответил малыш, посмотрев на меня, - вот в Бельгии нет сиесты, а видишь, какие там красивые?
Я засмеялась, а Тони пожал плечами и отошел.
- Ладно! – я перехватила эстафету. – Давай воспитательница тебя поцелует, и ты спокойно ляжешь спать?
Ребенок кивнул, щечки его порозовели. «Прелесть!» - мы с Антонио прошептали это практически одновременно. Но только я хотела поцеловать Романо в лоб, как он ойкнул и скрылся под одеялом. Такой стеснительный!
Ни для кого не секрет, что детей спать не уложишь. Особенно днем. Внимание нужно всем!
Брата из-за недавнего происшествия мучила совесть, поэтому он согласился почитать сказку. Стоило ему в руки взять большую книгу в красивой цветной обложке, которую дети называют не иначе как «волшебной», как все стихло. Это такая особенная тишина, которая обычно окружает всех великих сказочников. Брат начал чтение и его голос стал уводить нас все дальше и дальше в чудесный мир сказок и сновидений…

…И жила в вафельном замке прекрасная принцесса. Ее волосы были цвета пшеницы, а глаза зеленые, как тихие лесные пруды; она любила пошалить и всегда носила ленту в волосах…

Любопытные детишки высовывали лица из-под одеял, с интересом поглядывая на рассказчика. Никто не бил друг друга подушками, никто не жаловался и не кричал, что сказки тоже «плидумали в Колее». Все были поглощены историей.

…Но злобный Томатный Дракон похитил принцессу, когда она, в очередной раз сбежав от своего брата, гуляла возле границы с Зачарованным лесом. В лесу жил закадычный друг дракона, Колдун-с-розой. Не одну принцессу загубил он на своем веку…

Я пересела поближе к брату, но он не заметил и вдохновенно продолжил.

…Брат принцессы - Рыцарь Тюльпан имел столько денег, что мог купить себе еще несколько замков, но никакие деньги не помогли бы ему вызволить бедную сестру. Делать нечего. Рыцарь бросил свои цветочные поля и собрался в дорогу… С ним поехал его верный оруженосец, который тоже очень любил принцессу, но был заколдован Томатным Драконом…

- Уф, кажется, они все уснули, - Холл захлопнул книгу, – продолжим завтра.
- Подожди, как же так? На самом интересном месте! – запротестовала я. – Мне так хочется узнать, помог ли волшебный хрустальный тюльпан найти слабое место дракона!
- Все завтра, а пока, – брат недобро сощурился и повернул голову влево, – убери, пожалуйста, этого идиота с моего плеча. Как ребенок, честное слово! Еще старший воспитатель называется!
- Может, не стоит его будить? Он такой милый, когда спит!
- А мне так и сидеть, пока он не захочет проснуться?
- Не злись! Ему просто понравилась твоя сказка. И не забывай: си-ес-та!
Брат еще немного поворчал, потом пробормотал: «Нужно быть терпимее» и смирился.
А я в это время решила поправить детям сбившиеся одеяла и подушки. Как сладко они спали! Но возле кроватки Мэтти меня настигло тревожное чувство.
- А где Канада?
Проверив, я обнаружила, что под одеялом лежит только его любимый плюшевый медвежонок. Так и знала.
- Ты кто? – спросил он. Видимо я случайно где-то нажала, когда взяла его в руки.
Внезапно из игровой раздался грохот. Мы с братом переглянулись.
- О нет, только не снова…

[Гость]

4-13.
Румыния | Англия | Пруссия. "Учись, пока я жив".

1 159 слов

Англия мерил комнату быстрыми нервными шагами. Буквально несколько дней назад он слыл величайшим (вероятно, и единственным) магом всея Академии, над ним никто не смел смеяться, хотя никто и не видел его мощных магических зверюшек, и тут, откуда ни возьмись, объявляется какой-то жалкий красноглазик-румын, развлекающий остальных какими-то фокусами в коридорах. И от былой славы британца не осталось ни следа, все теперь только за этим пареньком и смотрят! Чёртов цыганёнок! Кёркланд ему ещё покажет! Но только как – большой вопрос, и поэтому Артур уже второй день вынашивал план мести.
Можно было бы подсунуть ему змей в кровать…нет, не то, слишком уж просто и недейственно. Заколдовать шляпу, которую румын постоянно носит, чтобы та у него весь мозг выела? Хм, нет, очень жестоко, и велика вероятность, что самому Англии сильно достанется от Пруссии. Вот уж от кого британец не ожидал подвоха, так это от Гилберта, а теперь он таскается с этим цыганом целыми днями. Похоже, что они нашли общий язык, два идиота…стоп. А что, если посостязаться с Румынией в мастерстве? Что, если Артур окажется сильнее (а так, по мнению бровастого, и будет) и таки унизит паренька в глазах остальных, в том числе и Байлдшмидта (а за тем не заржавеет распространить великую новость о поражении по школе)? Эта мысль была уже очень дельной, и королевство еле удержался от того, чтобы не расхохотаться от своей гениальной идеи. В конце концов, он же джентльмен, а не создатель Франкенштейна.

План Кёркленда был прост до безумия: отловить шарлатана в коридоре желательно вместе с пруссом и завести мирную беседу, в ходе которой чаефил вежливо бы вызвал Румынию на магическую дуэль. Это всё. И теперь, когда жалкий цыганёнок под тихое хихиканье Гилберта без раздумий согласился на поединок, Артур мысленно ликовал. Теперь-то он уделает этого,…кстати, как его имя? Вроде бы румын его называл, да только британец забыл, но это уже не так важно. Ведь этой ночью сопернику придёт конец. Тотальный моральный разгром.
На часах было уже 23:56, и Великобритания не мог дождаться, когда же придут эти двое (Пруссия, к счастью Артура, тоже изъявил желание посмотреть на «крутую магию»). Встреча была назначена на полночь, но Кёркленд появился заранее и теперь сидел в почти полном мраке. Только свет луны пробивался через окно, освещая собой стены, на которых плясали странные тени. Присматриваясь к загадочным силуэтам, англичанин отвлёкся.
- Эй, - знакомый голос прозвучал прямо у уха, и парень чуть не подскочил на месте, увидев рядом широко улыбающегося румына. Англия решил не подавать вида и, откашлявшись, отошёл чуть дальше. Мало ли что.
- Приветствую, - его голос всё ещё звучал немного нервно, - вас в своём скромном клубе магии. Наверное, тебе, - британец кивнул Румынии, - не терпится начать, а тебе, Гилберт, не терпится посмеяться над его крахом, верно? – королевство хохотнул. Он сам не мог дождаться, когда же он разгромит этого цыгана. Тоже мне, волшебник.
Молчание. Видимо, два придурка всё ещё осмысливали всё сказанное. Наконец, румын подал голос.
- Да, пожалуй. – Он отошёл к столу, поставив на него свечу. – Надеюсь, ты будешь не против, если тут будет светлее. – Щелчок пальцами, и фитиль загорелся.
Пруссия мерзко хихикнул, а британец приподнял бровь.
- Что ж, надеюсь, это не всё, что ты можешь.
Румыния широко улыбнулся, невольно показав выступающие клыки.
- Верно, не всё. – Он вытащил из кармана свёрнутый лист бумаги и начал медленно чертить на нём знаки. Какие-то странные дуги, узоры, какие-то фразы…наконец, парень отложил карандаш.
Британия с ухмылкой наблюдал за его манипуляциями. Наверняка он дурит ему, заслуженному магу голову. Однако Гилберт немного изменился в лице и насторожился, что редко с ним бывало. Впрочем, Артуру не привыкать, румын, наверное, подговорил прусса, чтобы тот начал делано бояться.
- Ты что, собираешься опять использовать эту штуку? – Байлдшмидт усмехнулся. Вероятно, предвкушал, что сейчас будет провал.
- Естественно,- пробормотал Румыния и положил руку на бумагу. В красных глазах отражался огонь, придавая ему весьма жуткий вид.
- Ну, смотри.
Парень улыбнулся и повернулся лицом к Англии. Тот, однако, всё ещё не убрал самоуверенной улыбки со своего лица.
- Смотри и учись, пока я жив. – Он снова отвернулся и начал бормотать странные слова, очерчивая пальцами рисунок. Голос становился всё громче и громче. - Da' pe-a mea a uitat-o, n-a chemat-o. – Румыния в последний раз провёл рукой по листку и резко направил её на стену. - Da' ea s-o-nfocat, s-o-mbujorat si radacina i-o secat!
Тени от веток деревьев вдруг зашевелились и начали сползать на пол. Непонятные силуэты, количество которых увеличивалось с каждой секундой. Все они ползли по направлению руки Румынии, которая указывала прямо на Кёркланда.
- Strangula.- тихо произнёс парень, и тени, теперь уже больше похожие на огромных змей бесшумно начали обвивать британца, всё сильнее сдавливая его. И как бы ни пытался Артур вырваться, все попытки были напрасны.
- Отпусти, эй, - он нервно засмеялся, наивно надеясь, что его просьба будет услышана. В конце концов, это не смешно. Но, увы, слова как будто пролетали мимо ушей Румынии, и тени добрались до горла Британии. Ну всё. Решил проверить силы – попался сам.
Парень уже почти сжал ладонь, чтобы окончательно придушить Кёркленда, и тот уже начал прощаться с жизнью, но в последний момент щёлкнул пальцами, и тени вернулись на своё законное место. Румыния смял листок и бросил его в мусорную корзину в углу.
Какое-то время в комнате стояла тишина. Англия глубоко дышал, восполняя недостаток кислорода в лёгких, и одновременно соображал, что же сейчас произошло, Пруссия через пять же минут громко засмеялся.
- А в прошлый раз не сработало! – Он утёр слезинки, выступившие от хохота, с глаз, - Нет, ну ты только посмотри, Рума, сам тебя на дуэль вызвал, сам огрёб, честное слово, горе-маг!
Румыния только усмехнулся. Пожалуй, ему нечего было сказать. Наконец, британец отдышался и пришёл в себя.
- Что ж. – Он откашлялся, чтобы не дай Бог кто-то подумал, что он слабак. – Поздравляю. – Больше слов королевство не нашёл. Он и подумать не мог, что в Академии не один он умеет колдовать, и унижаться перед своим…конкурентом не видел смысла даже сейчас. Если проигрываешь – то проигрывай с честью. Именно поэтому Британия гордо задрал нос и продолжил свою речь «благородного неудачника»:
- Ты всё-таки победил, но так и знай, теперь я тебе покоя не дам.
Румын удивлённо поднял бровь, а прусс захохотал ещё громче. Надо же, ещё и не сдаётся.
- Ну, хорошо, враг так враг. – Он улыбнулся. – Но я бы хотел, чтобы мы были товарищами, так, я думал, будет легче и безопаснее, по крайней мере, для тебя. – Парень развернулся на пятках и двинулся к выходу из комнаты. – Пошли, Гилберт.
- Стой! – Кёркленд соскочил со стола. – А если я тебе буду помогать, М…Румыния? - Слово «помогать» звучало, по мнению Артура, весьма заманчиво, даже несмотря на то, что он забыл имя парня. И, чёрт возьми, цыганёнок действительно остановился.
- Ну что ж. Как хочешь. – Наглая ухмылка. – Но если ты, поедатель овсянки, меня хоть раз подставишь, тебе несдобровать. – Он уже открыл дверь. – И кстати. Меня зовут Милош, если ты никак не можешь запомнить.
Румын вышел из помещения, и вслед за ним ушёл и Байлдшмидт, а Великобритания так и остался стоять посреди своей комнаты. Теперь жизнь никогда не будет такой, как раньше, по крайней мере, на этот момент Англия в этом точно не сомневался.

[Гость]

4-25.
Америка | Англия | Франция.

1029 слов.

Ночь на Хэллоуин неумолимо приближалась. Англия снова взглянул на календарь, затем на часы, и вздохнул. Скоро. Опять.
Немногие знали, что за свои магические способности Кёркленд был обязан расплачиваться кровью. И ладно бы своей!..
Это случилось очень давно – тогда Артур был ещё совсем ребёнком. И ему, как и всем детям, было многое любопытно, и конечно, он хотел быть лучше других. И Румыния, используя его детские слабости и свою хитрость и коварство, пообещал ему, что он станет сильным, самым сильным магом, даже сильнее его самого. И ни слова не сказал о том, чем придётся расплачиваться…
Воспоминания прорезал звонок в дверь, и Англия, отойдя от окна, спустился на первый этаж. За дверью стояли Франция и Америка. Было уже привычно видеть в этот день их, а не Ирландию, Шотландию и Уэльс. Те давно его предали, оставив разбираться со своими проблемами самостоятельно. Идиоты… Ведь они бы пострадали первыми, если бы не…
- О, кажется, мы вовремя, - хохотнул Франция, подняв руку в приветственном жесте. – У тебя уже глаза красным отливают.
Англия только цыкнул. Чем ближе был вечер, тем больше метаморфоз с ним происходило. И лучше уж не обращать внимания на дурацкие шуточки бородатого, если хочешь держать себя в руках.
Америка и Франция, не дождавшись приглашения, привычно протиснулись в дом и, скинув ботинки, по-хозяйски прошли в гостиную.
- Ты уже приготовился? – Спросил Америка, поправляя на плечах лямки тяжёлого на вид рюкзака.
И он, и Франция были одеты по-простому, судя по всему в то, что и испортить не жалко, и на улицу выйти не стыдно. Одинаковые белые рубашки, старые потёртые джинсы и сапоги с высокой шнуровкой – в таких, если что, будет удобно уносить ноги от совсем потерявшего над собой контроль Кёркленда.
- Хотел бы я знать, как к этому можно приготовиться, - мрачно ответил Англия, старательно запирая дверь на все замки.
- Я имею в виду морально, - улыбнулся Альфред, пряча беспокойство в глубине глаз.
Артур раздражённо передёрнул плечами и, пройдя мимо них, плотно зашторил окна. Ещё не хватало это кому-нибудь увидеть…
Самое страшное начиналось, как и всегда, ближе к ночи, когда небо становилось угольно-чёрным, а в соседних домах зажигался свет. Глаза наливались кровью, привычный набор зубов дополняли острые клыки, а тело ломило адской болью. И голодом.
- Поиграем, mon ami? – Засмеялся Франциск, подходя к скалящемуся вампиру на опасно близкое расстояние.
Тот, словно забыв человеческую речь, зашипел и оттолкнулся от пола в стремительном кошачьем прыжке, целясь прямо в горло француза. Желанная добыча была почти в зубах. Ещё вот-вот, и он почувствует запах, вкус крови, такой сладкий, такой упоительный… такой желанный… Но боль была такой внезапной и острой, что Англию отбросило назад, словно бы Франция был в силах оттолкнуть его сейчас. Не понимая, в чём дело, он оглядывал несостоявшуюся жертву. Тот, странно улыбаясь, растирал кровь с оставленных острыми когтями порезов. На его шее что-то блеснуло, качнулось… Серебряный крест!
Англия по-звериному зарычал, и, развернувшись в прыжке, начал наступление на другого. Этот даже лучше: он моложе, и, следственно, вкуснее…
Но второй, засмеявшись, рванул лямки рюкзака и молниеносным движением вытащил что-то наружу. Оно было небольшим, но довольно опасным: тут же оглушительно зарычав, оно завращало острыми зубчиками и призывно блеснуло.
- Ты только в летучую мышь, как в прошлый раз, не превращайся, - усмехнулся Америка, и выставил электропилу вперёд, словно шпагу.
Англия несколько долгих секунд смотрел, как отражается от металла неопасный для его чувствительных сейчас глаз огонь лампады. В дверь поминутно колотили дети, звонко выкрикивая «Кошелёк или жизнь!» в надежде на бесплатные сладости. За окном шумели, множество праздничных огней просвечивали сквозь шторы.
Низко присев, Артур в решительном прыжке атаковал посмевшего бросить ему вызов наглеца. Но достигнуть цели всё-таки не успел: один из соперников обхватил его поперёк груди, и воспользовавшись коротким замешательством, чем-то стянул его запястья за спиной. Перед глазами сверкнуло вражеское оружие, и, оглушительно рыкнув у самого уха, довольно чавкнуло, вспарывая чужую плоть. В ноздри ударил чарующий аромат свежей молодой крови.
- Чёрт… - ругнулся Америка. – Ладно. Так даже лучше.
Спиной Англия почувствовал прерывистый выдох первого, но ему было уже плевать, что его держат: из левой руки противника чуть ли не фонтаном хлестала кровь, изредка попадая на губы. Кёркленд жадно облизнулся, потянувшись ближе, и Америка с готовностью придвинул руку к его лицу. Ладони Франции заботливо поддерживали голову, пока восхитительная жидкость сама лилась ему в рот.
- Слава богу, в этот раз вышло быстрее, - устало протянул Франция, осторожно укладывая отключившегося Англию на пол.
- Моими стараниями, - усмехнулся Америка, отбрасывая окровавленную пилу в сторону.
- Твоей неуклюжестью, - отпарировал тот. – Давай, помогу.
- Ты же знаешь – совсем без крови его оставлять тоже нельзя. – Ответил Альфред, меланхолично наблюдая, как Франциск копается в его рюкзаке в поисках аптечки. - Не помнишь, как он чуть не помер после, попытавшись колдовать?..
- Но не такими же способами! Ты себе чуть руку не отпилил! – Воскликнул Бонфуа, яростно разматывая бинт.
- Что мне будет? Я же страна… - пробормотал Джонс.
Франция накладывал повязку слишком туго.
Утреннее солнце старательно пробиралось сквозь задвинутые шторы, пробуждая трёх лежащих прямо на полу людей. Сон сморил усталых парней незаметно, и они так и уснули вповалку, не рискуя ни будить Кёркленда, ни далеко отходить от него.
- Ммм… Что… Чёрт! Убери от меня свои поганые руки, Винохлёб! – Прорезал тишину хриплый крик.
- Но мой хороший, ты так сладко спал всю ночь в моих объятиях, разве тебе не понравилось? – Сонно промурлыкал француз, лениво приоткрыв один глаз.
Америка, не выдержав шума, проснулся, и теперь с интересом наблюдал за перебранкой.
- Я сейчас твои грабли с корнем вырву!..
Англия задёргался в бесплодных попытках выполнить обещанное. Своих рук он не чувствовал совершенно.
- Что у меня с руками, чёрт вас задери?!
- Я всегда мечтал испробовать на тебе эти наручники, - хохотнул Бонфуа.
Артур вспыхнул, и уже открыл рот, чтобы выкрикнуть в лицо мерзавца очередную колкость, как вдруг воспоминания, смазанные и нечёткие, нахлынули на него, оставив за собой противную горечь собственной вины.
- П-простите, - прошептал он мгновенно севшим голосом. – Америка…
- Ничего страшного, мои раны быстро затягиваются, - покачал головой тот, улыбаясь.
Англия смотрел на него, смотрел на Францию и не мог поверить. Он постоянно причинял им уйму неприятностей, довершая всё это необходимостью сдерживать в нём вампира, в каждый Хэллоуин поя его собственной кровью. И после этого они так добры к нему…
Слёзы прочертили его щёки непривычными тёплыми дорожками.
- Спасибо… - улыбнулся он. – Спасибо, парни…

[Гость]

4-40.
Америка/Россия. «- Идиот, ты меня не поднимешь! - Спорим?»

ЧАСТЬ 1. 923 слова

Россия очень ждал окончания саммита стран, мечтая только о том, чтобы поскорее добраться до гостиницы и рухнуть на кровать. Но когда Людвиг сложил листы с докладом обратно в папку, показал Гераклу дулю и покинул трибуну со словами: «У меня всё!», Иван со своего места даже не привстал. Пока остальные страны собирались, громко шаркая отодвигаемыми креслами и наспех сгребая со стола свои ручки и блокноты, Россия продолжал сидеть и нарочито медленно просматривал сделанные записи.
Брагинский старался не замечать обращённые к нему вопросительные взгляды некоторых коллег по планете, всем своим видом показывая, что так и надо. Даже когда к нему подошла Беларусь, чтобы попросить брата прогуляться с ней, он сумел отправить её восвояси, сказав, что именно сейчас ему пришла мысль об их совместном будущем и отвлекать его не стоит. Зардевшись, Наташенька исчезла в дверях.
Через несколько минут конференц-зал полностью опустел, и Иван, ещё раз оглядев его, закрыл глаза и со вздохом облегчения откинулся на спинку кресла. В таком положении он провёл не больше тридцати секунд и почти сразу стал осторожно разминать правую ногу, которую умудрился повредить накануне.
Для России это происшествие неожиданностью не стало: когда идёшь семимильными шагами по пути прогресса, не зазорно оступиться и что-нибудь себе подвернуть. Было бы куда обиднее, если бы он вывихнул конечность из-за чьей-то «добрососедской» подножки. А ванная комната и скользкий кусок мыла здесь совершенно не при чём.
Иван неспешно и аккуратно водил пальцами по изгибам ноющего колена, и боль расступалась, но никуда не уходила. Тупая и назойливая, она уже основательно въелась в суставы и мышцы и обещала мучить Брагинского ещё как минимум пару дней. России было больно ходить и просто двигать повреждённой ногой, но он мужественно терпел, а госбюджет на покупку обезболивающих лекарств решил не тратить. Будь он у себя дома, купил бы, наверное, витаминок, а так… Нет, не хватало ему ещё в иностранную фармакологию вкладываться! Своей-то иногда средств не хватает.
На заседание ему пришлось прибыть раньше остальных, чтобы никто из государств не увидел его тяжёлой, прихрамывающей походки и не услышал скрип зубов, стискиваемых при каждом неосторожном движении. Россия – великая и прекрасная страна; сила и мощь его несомненны. Незачем кому-либо знать о небольшом увечье, временно ограничившем ванину мобильность. Дожидался, когда все уйдут, гордый и мнительный Брагинский по той же причине.
Россия ещё немного посидел и помассировал ногу, гоняя болевые ощущения от колена к щиколотке и назад, а затем рискнул подняться. Ухватившись руками за кожаные подлокотники кресла, он упёрся ступнёй здоровой ноги в пол и, держа больную на весу, приготовился оттолкнуться и встать, как вдруг…
– Ого, Брагинский, а ты что же, всё ещё здесь сидишь? – Иван краем глаза уловил, как в помещение влетел Америка и стал обегать длинный общий стол.
– Иногда, Джонс, я поражаюсь твоей наблюдательности, – тихо огрызнулся Россия ему в спину, вновь перенося вес тела на седалище и плюхаясь обратно.
– Да, я такой, – согласно кивнул, взглянув на него, Америка и занырнул под стол. Чем-то там пошумев и, судя по звукам, стукнувшись несколько раз затылком о столешницу, он вылез наружу рядом с Иваном и сунул ему под нос карандаш со сломанным грифелем и обгрызенной оправой.
– Подарок президента, – пояснил Альфред, довольно улыбаясь. – Мне он очень дорог. Боялся, что потерял.
Усилием воли явив на лице живейший интерес к находке Джонса, Иван мягко заметил:
– Роскошная вещь. Жаль, надпись с боку кто-то съел, не разобрать. Если вспомнишь марку, черкани Е-мэйл, я у Гаранта себе такой же выпрошу.
– Ладно, – чуть растерянно произнёс на это Америка, осознавая, что действительно не помнит, и гадая, откуда о том, что он не помнит, узнал Россия. Впрочем, долго он этим не занимался и вскорости просто пожал плечами, повернулся и пошёл на выход, а когда обнаружил, что идёт один, остановился и спросил у Ивана:
– Ну, ты как, идёшь или нет?
Тот закатил глаза и в нетерпении замахал на него рукой:
– Ступай, Альфред, ступай. Я следом, а твой фаст-фуд тебя уже заждался.
«Вот уж нет уж», – думал он в этот момент. – «Я лучше поселюсь в этом зале, но никогда ты не увидишь ущербного Россию!»
Америка как-то подозрительно на него посмотрел, возможно, размышляя, что конкретно из местной мебели хочет без свидетелей вынести Брагинский, но в итоге сказал ему: «До свидания!» и вышел. Ковровые дорожки, которыми были выстланы коридоры, заглушили его шаги, и Иван решил посидеть ещё несколько минут, чтобы Джонс за это время ушёл как можно дальше.
Наконец, Россия поднялся и поначалу лишь стоял, балансируя на одной ноге и не решаясь тронуться с места, но потом всё-таки начал ходьбу. Сделав первые шаги, он понял, что испытываемая боль не такая уж страшная, и пошёл вперёд увереннее. Но стоило ему ускориться, как колено предательски хрустнуло, и Иван, глухо взвыв, только чудом и силой матного слова удержался на ногах.
– Кому-то нужна по-о-омо-о-ощь, – тут же раздалось из дверного проёма. Через секунду там показалась довольная американская рожа. «Звериный оскал капитализма», растекшийся на ней, был столь широк и ужасен, что сомнений не оставалось: Альфред почуял доброе дело и готовился его сотворить.
– Нет, я… – замямлил было Иван, но Америка перебил его:
– Россия! Да как ты мог?! Как ты мог скрыть такое и не сказать мне?! У тебя неприятности, а я не знаю!..
– У меня всё хорошо, – приврал Брагинский.
– Чушь! – тоном, не терпящим возражений, заявил Джонс. – Я сразу понимаю, когда страны нуждаются в герое! Конечно, многие из вас стесняются мне об этом сказать напрямую, но по вашим печальным глазам, в которых тлеет последняя надежда, я всегда догадываюсь, что приключилась беда и эта последняя надежда – на меня. Вы даже не представляете, как вам повезло, что я такой смыш…
Только сейчас Альфред заметил, что, пока он распинался, подлежащий спасению Иван просочился мимо него и уже порядочно уковылял прочь. Но разве кому-нибудь удавалось лишить Америку возможности совершить подвиг? Нет, и Россия первым не будет!

[Гость]

4-40.
Америка/Россия. «- Идиот, ты меня не поднимешь! - Спорим?»

ЧАСТЬ 2. 779 слов

– Стоять, Брагинский! – он догнал Ивана и схватил его за пальто.
– Альфред, а может, не надо? – взмолился тот, обернувшись.
– Брагинский, ты почему так ломаешься? Тебе что, раньше не помогали? – Америка опустился на корточки рядом с ним и с видом матёрого травматолога принялся ощупывать его колено. Иван немедленно рыкнул и отпихнул Альфреда от себя:
– Нет!
Но в ответ Джонс как ни в чём не бывало улыбнулся и подмигнул ему:
– Ну, всё бывает в первый раз, детка. Обещаю, тебе понравится, я ведь очень опытный герой.
– Нет…
– Да! Спроси хоть у Йонг-Су. Он был очень рад, когда я…
– Изыди, чёрт звёздно-полосатый.
– В общем, сейчас я тебя отнесу, куда скажешь. Айда на ручки!
С этими словами он протянул к России обе свои пятерни и, гаденько хихикнув, пошевелил пальцами. Брагинский шарахнулся в сторону и сглотнул вставший в горле ком:
– Знаешь, я как-то…
– Тебя смущает, что я парень? – с лёгкой тревогой спросил Америка.
– Нет. У стран нет гендерных претензий, есть геополитические, - ответил Россия. – И таких у меня к тебе – навалом.
– А, это, – протянул Джонс, задумчиво скребя себе подбородок. – Ну, в принципе, у меня тоже есть, в чём тебя обвинить. Но разве это повод пройти мимо? Нет, так что и ты дай мне себе помочь. Не волнуйся, я за славой не гонюсь, она сама меня находит. Никто и не узнает, каким образом ты вернулся с саммита.
Альфред хотел завести свою правую руку России под лопатки, но Иван остановил его, схватив за запястье и ощутимо сдавив – так, что Америка, ойкнув, и впрямь обратил на него внимание. Может, для себя он уже решил, что Россия не уйдёт отсюда своим ходом, но вот кое-что герой не учёл ...
– Идиот, ты меня не поднимешь!
Америка аж рот раскрыл от возмущения. Это кого это он здесь идиотом обозвал?! Это кто это здесь его не поднимет?! Он, гений мысли с супер-силой? Да он же весь английский автопарк перетаскал, глазом не моргнув!
Слова Брагинского Джонс воспринял как смертельное оскорбление.
– Спорим? – серьёзно спросил он. – Я тебя не только подниму, но и дотащу до гостиницы. По-моему, ты остановился в той же, что и я.
Россия действительно остановился в той же. И вместе с остальными постояльцами проснулся сегодня в 5 часов утра под задушевные вопли: «Боже, благослови меня!». Он колебался, но не из-за того, что не был уверен в своей победе, а потому что боялся, что она достанется ему вместе с новыми травмами. Но стоит ли упускать шанс показать Альфреду, какой он пустомеля?
– Ну, давай.
– Хорошо. Если я выиграю, а я выиграю, то ты разрешишь мне… – Америка подошёл к Ивану вплотную и прошептал что-то на ухо, слегка при этом покраснев. Недоумевая, тот нахмурил брови:
– Что значит «хотя бы один раз полазить в моих недрах»? Каких? Уголь, руда, залежи драгоценных камней? Губу особо не раскатывай!
– Ну… в недрах… твоих… – тихо и смущённо молвил Альфред. – Других.
«Вот и погуляешь у меня по щебёночным карьерам!»
– Договорились! – Брагинский отпустил его запястье и пожал руку. – А если я всё-таки стану жертвой твоей доброты, ты пришлёшь мне новые наработки своих космических программ. А то мы их своровать никак не можем…
Америка моргнул в знак согласия, чуть присел и обхватил одной рукой его бёдра, затем, резко дёрнув в сторону и вверх, поймал на вторую руку спину начавшего падать Брагинского и вцепился ему в подмышку. Иван зашипел от вновь прострелившей тело боли, а Джонс, кряхтя, распрямился. Ноги у него задрожали, и сам он зашатался, но ношу свою держал крепко и ронять не думал.
– Брагинский, это ненормально! Сколько ты весишь?!
– Наверняка не больше, чем какой-нибудь ржавый Астон Мартин. Но ты забыл про груз ответственности, лежащий на моих плечах. Надорвёшься.
– Нет, – Америка сжал от натуги челюсти, пока выравнивал своё положение. Кое-как ему удалось это сделать, и он гордо вскинул подбородок: – Смотри, я уже поднял тебя, притом с первого подхода.
Россия хмыкнул, протянул руку и почесал его за ухом:
– Хороший мальчик. Но ещё не вечер. Так что вперёд, и не забудь притормозить у металлодетектора. У меня там мой краник изъяли, – он поёрзал, устраиваясь поудобнее, и уже хотел обнять Америку за шею, но, представив, на что всё это будет похоже, передумал и замогильным голосом произнёс: – Счастья молодым.
И вот так, беспрестанно фыркая и помогая себе коленом, отринув малодушную мысль о лифте и считая его головой все возможные углы и косяки, Джонс нёс Брагинского по зданию и думал о награде.

Чем всё закончилось? Наверное, Альфреду всё-таки было под силу дотащить Ивана до места назначения, но… Если коротко, то с того дня Джонс зарёкся носить ботинки со шнурками и остерегался лестниц, Роскосмос разжился сомнительной документацией, больше всего напоминающей сценарий нового эпизода «Звёздных Войн», а сам Россия ещё долго отдыхал в больнице в гипсе, ругал там себя за уступчивость и обещал каждодневно звонившему Америке, что по выздоровлении сам заберётся в чьи-то глубины. И не раз.
Но, кажется, это совсем другая история?..

[Гость]

HT-05.
Германия/Пруссия. "Не забывай, кому ты служишь, зверь!". Смотреть с превосходством, вызывать ярость.
3222 слова.

Часть 1

Не зря ко многим оборотням в мире теней относятся с пренебрежением и явной нелюбовью. Да, оборотень - это гордый и непокорный волк, который порвёт любого, кто посягнет на его свободу, уничтожит любого, кто посмеет над ним посмеяться. Устрашающее по своей силе существо. Но... даже самого страшного и гордого волка можно приручить. Этим воспетым в легендах хищникам всегда хотелось и будет хотеться быть кому-то нужным, чтобы кто-то вечером потрепал по загривку теплой рукой и уложил спать на свою постель, пусть даже и в ногах. Вот только таких существ единицы...и только оборотни могут увидеть на их лицах и руках волчьи метки.
Волк, который нашел своего "Поводыря", считался счастливчиком и везунчиком. Он обретал своеобразное бессмертие, пока "Поводырь" был рядом. Для такого волка не было невозможного...и вампиры или северные демоны были ему легкой добычей. Вот только....если "Поводырь" бросал своего "Ведомого", гордый и благородный зверь умирал, уходя от стаи и прячась где-то в лесу.
Людвиг был невезуч во всех отношениях и умудрился почти умереть однажды.
***
Зимой в лесах мира теней куда холоднее, чем в человеческой Сибири. Маленький волчонок с песочно-золотистой шкуркой прекрасно это знает, но специально идет все глубже и глубже, понимая, что назад дороги уже не будет. Его "Поводырь", маленький наивный, но очень капризный и своенравный чертенок-соблазнитель, из тех, кого люди зовут амурами...но приговаривая, что любовь зла, Феличиано, накричал на него, что ему надоела глупая игрушка, которая даже не может толкового фокуса показать его знакомым. После этого голубоглазого волчонка выставили на улицу в самый канун Рождества, католического, которое Тени тоже отмечали, но как эпический провал их вечного оппонента. Прекрасно понимая, что дальше его жизнь абсолютно бессмысленна, он направился в леса, где смерть не заставила бы себя долго ждать.
И она уже начала маячить на горизонте, когда волчонок попрощался мысленно со всей своей стаей, попросил прощения у злобного амура, что больше не сможет принести ему утром свежую дичь, которую он все равно потом выкинет, и готов был уйти спокойно. Вот только смерть была какая-то странная. Без балахона, без косы....и дико матерящаяся на суржике немецкого и русского прокуренным хриплым голосом. В руках у неё(?) было нечто на подобии вилки, а традиционную одежду заменяли джинсы, которые явно были сперты из мира людей, и куртка с капюшоном, на котором мило торчали рожки. За спиной "смерть" пощёлкивала длинным хвостом с пикой на кончике.
- Вы же смерть? - когда нечто рухнуло прямо перед кустом, под который спрятался волчонок, с диким и громогласным нецензурным междометием, пискнул голубоглазый.
- Чё, бл? - не поняло нечто, а в темноте блеснули два алых глаза.
При ближайшем рассмотрении оказалось, что "оно" это "он". И он - это один из Тойфелей. Пьющие, гуляющие черти без царя в голове и под землёй. Вобщем, веселые ребята, если только не начинали драк или проявлений своего специфического юмора, которые не всегда и сами понимали.
- Нет, Вы - не смерть.... - вздохнул малолетний оборотень и отвернул морду, меланхолично уставившись на руки тойфеля и "вилку", которую он в них держал.
Вот тут волчонок чуть не взвыл от неожиданности - на кистях и запястьях мужчины были символы "Поводыря", точно такие, как и на его лапах! И они были очень-очень яркие, в отличие от тех едва заметных полосочек на руках у Феличиано.
- Я пиздец, летящий на оторванных у коня Валькирии крыльях! -пробурчал тойфель и уткнулся мордой в снег.
- "Поводырь"! - ткнулся носом ему в затылок оборотень.
- Не...я не собака-поводырь... - отмахнулся явно пьяный рогатый.
- Очнитесь! Вы мой "Поводырь"! Мой! - радостно воскликнул голубоглазый и лизнул его шершавым языком в виднеющийся кусочек лица.
Подобные заигрывания с явно пребывающем в состоянии крайнего алкогольного опьянения и бреда чертом продолжались довольно долго - реакции было ноль. В итоге плюнув на все это, оборотень улёгся под бок существу, которому уже пообещал быть верным до самой смерти...ну или пока он его не выгонит...а пока - нельзя было допустить, чтобы только найденный "Поводырь" замерз в холодных Северных лесах.
Проспавшийся в сугробе, по своему обыкновению, красноглазый тойфель встал на ноги, пошатываясь и облокотившись на свои вилы, которые были больше похожи на вилку гигантских размеров, спертую из домашнего набора серебряной посуды. Ему сегодня было не так чертовски холодно, как обычно бывает утром. Пожав плечами и отряхнувшись от снега, он оглянулся по сторонам, чтобы проверить, не выпало ли чего из карманов. И находка была - небольшой золотисто-песочный волчонок лежал на снегу, свернувшись калачиком. судя по всему, так он проспал с ним рядом всю ночь.
Вспомнив свои ночные гульки и подозрительное существо, которое не давало ему толком уснуть и было неоднократно послано лесом и дальше.
- Значит, вот что значит, быть "Поводырем"...
Подобрав сильно замерзшего щенка на руки, черт только содержательно и очень замудрено выругался, двинувшись в сторону избушки, которую в ночной темноте было увидеть весьма проблематично.
***
С того дня прошло немногим более пяти лет. Волчонок стал Волком. Тойфель, которого, как оказалось, звали Гилберт, дал ему новое Имя - Людвиг. которое зверю весьма понравилось. Из того, что седой черт называл "кожа, кости да меха на пол перчатки" оборотень стал настоящим огромным матерым волком, которого боялась вся округа.
Вот только его "Поводырь", решивший остаться со своим новоявленным "Ведомым" пока что в глуши, пока не натренирует, чтобы с ним можно было выйти в высший свет Теней, как бы глупо это не звучало, тихонечко кис, не имея возможности нормально поговорить с кем-то двуногим.
- Людвиг! Укуси тебя босс за хвост! Да будь ты человеком! - взвыл тойфель, когда Людвиг в очередной раз начал его донимать, что с ним такое.
- Ты точно этого хочешь? - наклонил голову в бок волк.
- Да, черт тебя дери! - рявкнул красноглазый.
Закатив глаза и тяжело вздохнув, голубоглазый опустил морду и тихонько что-то начал говорить на языке своего народа. Постепенно очертания его тела стали меняться, а бормотание стало переходить в тихое поскуливание. В итоге, он попросту завалился на бок, а шкура как-то неестественно легла на изменившее свою форму тело. Испугавшийся, что ляпнул чего-то лишнего, Гилберт кинулся к оборотню, первым делом попытавшись пальцами разомкнуть пальцами веки на огромной морде. Увидев только черноту, вместо лазурной голубизны, тойфель не слабо трухнул и непроизвольно вскрикнул.
- Да чего же ты так кричишь!? - раздался из-под морды голос его "Ведомого", только какой-то более мягкий и человечный.
Затем из-под шкуры появилась бледная человеческая рука и отодвинула волчью морду куда-то вбок. Тут же на свету блеснули голубые глаза, а затем стало возможным рассмотреть лицо человеческой формы оборотня.
- Вервольф.... - только и протянул тойфель, восхищенно рассматривая идеальную кожу, широкие скулы и челюсть и "орлиный" профиль своего подопечного.
- Разве? - с привычным живым интересом в глазах, парнишка, которому едва можно было дать 17 лет, наклонил голову в бок, а длинные, немного волнистые, золотистые волосы тут же плавно соскользнули с плеч.
- Да...Точно! Вервольф! И как я раньше не догадался... - протянул Гилберт.
Вервольфы были элитой среди оборотней и пользовались всеми привилегиям высшего сословия. Они считались прямой линией от древних нордических волков, которые первыми научились превращаться в людей и ушли в мир Теней. У них у всех были голубые или зелёные глаза и очень светлая, золотистая шкура. Редко что из них мог обладать белоснежным окрасом. Но в весьма неспокойные годы в мире Теней сейчас были на столько сложными, что вервольфы вынужденны были уйти прочь, поскольку на их шкуру, позволяющую стать волком любому, кто её оденет, была начата охота.
- Я не могу подтвердить или опровергнуть это - я не помню практически ничего о том времени, когда я был щенком! - фыркнул Людвиг. - Дай мне одежду, Гилберт....не щеголять же мне перед тобой в шкуре!
**
Первым делом тойфель выпотрошил весь свой шкаф, достав оттуда хоть что-то, что могло подойти рослому и куда более крепкому, чем он сам, блондину, который сейчас тщательно изучал свою анатомию, завернувшись в шкуру, как древнеримские метаморфы. Выудив меняющие свой размер вещи, беловолосый тут же оперативно проделал в брюках дырку, для хвоста своего "Ведомого". Затем, прежде, чем натягивать все это добро на юнца, он заплел его волосы в длинную косу, которая, в итоге, спадала Людвигу ниже поясницы.
Примерно через пол часа вервольф стоял при полном параде и нервно дергал волчьим ухом. Ему в новинку были вещи человеческого происхождения....а родная шкура казалась сейчас чем-то сказочно прекрасным, но уже была развешена на стене деревянной избушки в виде декоративного элемента.
- Ну и зверь у меня.... - восхищенно пробормотал Гилберт.
- Я сейчас человек... - как-то робко протянул голубоглазый. - Не надо называть меня зверем....А то я действительно озверею!
- Глупости! Все будет отлично! Ке-се-се-се! Великий не может ошибаться! - рассмеялся тойфель. - Сегодня же мы идем в свет!
***
И в свет они вышли. Молодой воспитанник старого и матерого представителя Тойфелей произвел истинный фурор среди всех представителей элиты чертовщины. Правда, не без сожаления, Людвиг отметил, присутствующий там же злокозненный Амур вообще его не узнал, а едва заметные линии на его руках исчезли.
Не обошелся без почестей и его хозяин - одна из представительниц слабого пола среди Тойфелей, некая Элизабета, наконец клюнула на его удочку.
Вот с этого времени между "Поводырем" и "Ведомым" начался разлад.

[Гость]

HT-05.
Германия/Пруссия. "Не забывай, кому ты служишь, зверь!". Смотреть с превосходством, вызывать ярость.
3222 слова.

часть 2

***
Ни дня не могло пройти без ссоры или скандала, итогом которого становилось то, что Людвига садили на цепь, а Гилберт уходил напиваться к той самой Элизабете. В итоге вервольф начинал тихо ненавидеть тойфеля.
Седовласый все чаще смотрел на него с превосходством, хотя и прекрасно понимал, что стоит на ступень ниже, чем его "Ведомый", что не может на него смотреть так, как смотрит. Оборотень понимал это, как и его хозяин.
- Не забывай, кому ты служишь, зверь!
В очередной раз придя домой крайне пьяным и раздраженным, тойфель очень сильно сорвался. Он избил сильно ослабевшего от голодовки и длительного пребывания вне шкуры оборотня так, что тот едва мог пошевелиться и только тихонечко скулил - "Ведомый" не имеет права защищаться от "Поводыря" В тот же вечер Гилберт в первый раз насильно овладел своим подопечным.
Так продолжалось теперь изо дня в день - красноглазый черт приходил, "отводил душу", издеваясь над не имеющим возможности возразить зверем, и заваливался спать.
Каждый пренебрежительный взгляд представителя рогатой аристократии, который уже считал себя держащим Черта за бороду, только из-за того, что был "Поводырём" такого сильного существа, будто причинял вервольфу боль, как физическую, так и душевную, а это вызывало ярость, как у любого нормального зверя. Из открытого и живого мальчишки Людвиг стал озлобленным и загнанным зверем с ледяными глазами.
**
Но в один из вечеров, который ничем не отличался от других, все резко изменилось. "Ведомый" не дождался "Поводыря", а на утро так же не обнаружил в доме никого. А так же то, что не был больше прикован цепями. В сердце зверя закралась тревога, но зло и голод не позволили тревоге перерасти в беспокойство и волнение.
Вскочив на ноги и едва не рухнув от истощения обратно, Людвиг взвыл и бросился к своей шкуре, заботливо расстеленной на полу у камина. Накинув на плечи песочно-золотистый мех, он выбежал из дома, на ходу трансформируясь в волка. Через каких-то пару метров от избушки человеческие следы сменились на волчьи. Естественно, вервольф не увидел и не учуял, что на крыше дома лежал тот самый тойфель, которого он уже ненавидел, и плакал, прекрасно понимая, что сам прогнал от себя последнее существо, которое его действительно любило.
Естественно, он ему не рассказал, как к нему на том злополучном вечере подошёл маленький ехидный амурчик, с губ которого не сходила мерзкая усмешка, а локон, выбивающийся из всей прически, нервно подрагивал.
- Так вот кто подобрал эту бездарную псину! - только и протянул елейным голоском шатен. - Пэ...Как сочувствую!
- Иди отсюда, мерзость злокозненная! – поморщился тойфель.- Это мой «Ведомый»…
- Ошибаетесь…Это мой… - захихикал Варгас-младший. – Я его выгнал…..а ы его подобрали. Благодарен Вам за это….но верните его, хорошо? Вам эта игрушка не принесёт никакого толка А я хочу вернуть её – в моей коллекции есть пустое место…к тому же, выгоняя настоящего вервольфа я поступил очень опрометчиво!
- Что ты тут провякал, мелкий!? – тут же ощетинился Гилберт. Он слишком привязался к своему воспитаннику. Чтобы отдавать его какой-то шавке-амуру, который и сломанного когтя этого вервольфа не стоил!
- Отдайте то, что вам не принадлежит! Я могу подтвердить мое право собственности линиями… - захлопал мило глазками шатен. Естественно, он врал….и линии он мог создать иллюзией, с помощью своей стрелы. Вот только наивному черту этого знать не нужно было.
- Да иди ты лесом, мразь! – рявкнул красноглазый, чувствуя себя, почему-то, полностью опустошенным и никому не нужным, бужто последний смысл жизни у него отобрали и разбили прямо у него на глазах.
Плюнув в лицо смеющемуся Варгасу, он направился прямиком к мирно скучающей в стороне Элизабете, муж которой, некромант, сейчас был в отъезде. Гилберту надо была как-то отвлечься от боли, а потом заставить Людвига себя возненавидеть. Если не он его «Поводырь», то зачем вообще он ему нужен? Зачем вся эта привязанность? Пусть уходит на свободу…или возвращается к этому проклятому амуру, из-за которого уже один раз чуть не умер!
***
Три года спустя Людвиг, больше никогда не принимавший, после тех событий, человеческий облик, наткнулся в лесу на убегавшего от стаи оборотней амура. Того самого Феличиано Варгаса. Этот глупый ребёнок вздумал отбить вервольфа у сильного колдуна, за что и поплатился. Сколько он не кричал, сколько не молил, не просил голубоглазого, стоящего в сторонке и с интересом наблюдающего за долгой мучительной смертью бывшего лже-«Поводыря», тот и не подумал пошевелиться. Только потом уже подошёл к трупу и слизал несколько капель крови, чтобы увидеть, что же это был за человек, почему он его мучил.
Промелькнувшие кадры разговора амура с тойфелем заставили оборотня задуматься, что же толкнула белобрысого на такую низость, как издевательство над «Ведомым». Плюнув на все предосторожности, он направился в город.
Хороших новостей о Гилберте он не собрал. Единственное, что он смог узнать от других волков, так это то, что тойфель протатуировал копии эфирных линий у себя на руках и лбу, чтобы помнить о том, что он упустил. Каждый день он напивался и гулял по всем возможным увеселительным заведениям. В общем, губил себя как мог. А потом внезапно закрылся в своей избушке глубоко в северных лесах и больше не появлялся.
Чуявший неладное все это время Людвиг рванул туда. Наконец, когда злость отступила и мотивы стали более-менее ясными, тревога выступила на первый план.
От беспокойства дрожали лапы, непроизвольно топорщились усы и уши. Было действительно страшно.
За несколько метров от той самой избушки, которую он называл своим домом, а потом много лет старательно обходил и всячески избегал, он на бегу превратился в человека. Резким движением руки сорвав с петель запертую дверь он ворвался вовнутрь и тут же бросился к лежащему на полу крайне пьяному Гилберту.
- Ой…. – тот глупо улыбнулся. – Людвиг, это ты!?
- Я пиздец, летящий на оторванных у коня Валькирии крыльях! – пробурчал ему в ответ вервольф, вспомнив первое представление красноглаза в день их знакомства.
- Ты мне не снишься? – с явной надеждой и болью в голосе спросил тойфель.
- Нет…не снюсь…. – хрипло выдохнул блондин. - Не забывай, кому ты служишь, зверь! Так ты мне сказал. Вот я и не забываю….У меня один «Поводырь»! И это ты…

[Гость]

Россия/Пруссия. Провалившаяся попытка напугать. "А что, если я выберу розыгрыш?"

555

Это только смертным кажется, что демоны ничего не боятся. Как и люди, все они разные, у каждого есть свой собственный пунктик.
Брагинский проснулся от того, что кто-то явственно скреб когтями дверь. В связи с парой случаев, когда его младшая сестра таким странным способом пыталась проникнуть к нему в дом, Иван поставил железную дверь и обил её деревом - чтобы ввести в заблуждение случайных посетителей. И вот сейчас, кажется, неизвестный, добрался до железа. Мерзкий скрип бил по ушам и мешал сосредоточиться. Демон, сложив за спиной крылья, чтобы не мешались, медленно сполз с кровати и по-пластунски начал пробираться к входной двери. В канун Хэллоуина нельзя было расслабляться ни на минуту - друзья и товарищи, родственники и сотрудники по работе так и норовили подстроить розыгрыш, напугать, оставить друг друга без дома и средств к существованию, а то и что похуже - например, отправить на землю к людям, где на каждом шагу в это время были развешены тыквы, привидения и прочие атрибуты, от которых на душе становилось тоскливо. Оборотни от подобного окружения завывали, как бешеные, вампиры срывались с катушек и кусали не только людей, но и друг друга, а ведьмы и демоны запугивали друг друга - так, на всякий случай, чтобы не промахнуться.
- Выходи, - раздался гулкий, леденящий душу голос из-за двери. Брагинский вздрогнул, по крыльям побежали мурашки, и на пару секунд он остановился, размышляя, стоит ли проверять, кто там пытается ворваться в его жилище или оставить все, как есть. И вдруг, прямо под аккомпанемент очередного музыкального скрежета, ему в голову пришла гениальная идея.
Развернувшись, Иван, быстро передвигая руками и ногами, помогая себе когтями на крыльях, направился к окну в гостиной. Как можно тише, он приоткрыл ставни и осторожно вылез на улицу. Кто бы не караулил его у входной двери, если обойти дом по кругу и напасть со спины, преимущество будет на стороне демона.
Как оказалось, на крыльце сидел и лениво царапал железо оборотень. Симпатичный, серебристый оборотень, с которым Брагинский уже давно пытался подружиться, но тот, видимо, в силу своего ужасно гордого характера, даже и не думал отвечать на поползновения демона и только раз за разом подставлял, издевался и вообще вел себя не как представитель низшей расы, а так, будто он был богом и господином, а вся окружавшая его нечисть - толпой слуг, созданных специально, чтобы ублажать его королевское величество.
Мягко переступая по промерзлой земле, Брагинский подкрался к оборотню на расстояние прыжка, расправил крылья набросился на зверя с веселым воплем.
- Попался! - хихикнул он, перекатываясь и подминая Гилберта под себя. - Хотел меня напугать? А что, если бы я выбрал розыгрыш? - от возмущения и легкого испуга, оборотень поджал хвост под себя, и нечленораздельно заскулил. - С тобой все в порядке?
Видимо, жалостливые нотки в голосе демона привели Байльшмидта в себя, и он, яростно оскалившись, попытался оттолкнуть Ивана от себя всеми четырьмя лапами сразу.
- Я в полном порядке! А вот ты, видимо, головой ударился - как вообще можно честный народ так пугать?! Лечиться тебе надо, Брагинский, ле-чить-ся! - от возмущения, Гилберт гортанно порыкивал в конце каждого слова, совершенно не обращая внимания на то, с каким умилением смотрел на него сверху вниз демон.
- Я думаю, ты заслужил угощение. Мясная косточка? - вдруг перебил нескончаемый словесный поток Иван. - Или традиционно конфеты?
Негодующе фыркнув, Гилберт-таки умудрился спихнуть с себя демона и привстать.
- Конфеты! И блинчики с кленовым сиропом. А там я подумаю, простить тебя или нет.

[Гость]

НТ-26
Исландия | Норвегия. Случайно завязавшаяся дружба между демоном и экзорцистом. "Лучше бы я тебя никогда не встречал".

933

Стояла поздняя осень. Последние лучи закатного солнца исчезали за горизонтом, и мир постепенно погружался в темноту. Листья давно облетели, и деревья, раскинувшие голые ветви, больше походили сейчас на уродливые рыбьи скелеты, охваченные огнём. Быстрая горная речка, шумевшая за опушкой, гнала свои воды прочь от неба к изломанным горным хребтам, делая резкий поворот за обрыв, одиноко возвышавшийся над ней.
Люди не любили это место. Поговаривали, что по ночам сюда прилетают ведьмы, приплывают прекрасные, но коварные ундины, и приползают с рудников цверги. Кто-то из местных жителей даже рассказывал о том, что слышал дикий хохот наследниц Локи и лязг инструментов карликов. Ходило множество легенд о том, что это место проклято, и что прямо вниз по течению, за обрывом, где погибло множество отважных моряков, находится вход в вечно холодное царство Хельхейм.
И уж конечно, не добавлял радости одиноко стоящий на обрыве дом единственного в этих местах мага-экзорциста. На первый взгляд, этот маг выглядел не таким уж устрашающим - наоборот, это был красивый, стройный юноша с глубокими, но казавшимися совершенно безжизненными, глазами цвета сумеречного неба. И если бы не его ужасающие способности, он наверняка не пользовался бы таким уважением и благоговением обычных селян.
В этот день он с самого утра находился на ногах: многие жители просили освятить их жилища и поля, где недавно убрали последний урожай. Сегодня ведь был канун Дня Всех Святых - время, традиционно связывавшееся с прибытием на землю различных духов и существ из потустороннего мира. Кетиль (а именно так звали молодого мага), конечно знал об этом. Знал он и о том, что на опушке черного леса действительно встречаются в это время потомки Локи. Иногда они поднимались к нему на обрыв, некоторые (те, что посмелей) даже стучались в его дом. Но в этот вечер всё будет не так, как обычно.
Кетиль сидел перед камином, подставляя к огню свои вечно холодные руки. Ставни окон легонько затрепетали, язычки пламени взвились в причудливом, кратковременном танце, выбросив в мага яркий тлеющий пепел. Кетиль недовольно поморщился, но продолжил сидеть. Стекло опять задрожало, но теперь уже сильнее, снаружи послышался вой и свист. Что-то загрохотало, зацокало, и резкий ветер вновь ударил в дом. Ставни не выдержали и с треском распахнулись. Раздался тихий шелест, далеко внизу кто-то противно захохотал…
- Ждёшь?
Кетиль усмехнулся.
- Конечно.
Он развернулся лицом к своему ночному гостю. Напротив него посреди комнаты стоял юноша в черном длинном плаще, как две капли воды похожий на самого Кетиля. Те же аристократичные черты лица, то же выражение лица. Разве что волосы были чуть посветлее, а глаза имели странный красноватый оттенок. О, Кетиль помнил, как они «познакомились». Тогда экзорциста вызвал к себе один зажиточный купец: ему привиделось, что в его жену вселился ужасный демон. Обычно Кетиль весьма скептически относился к таким категоричным заявлениям - как правило, это оказывались всего лишь безобидные шутки гутгинов. Но почему-то простые заклинания бедному купцу не помогли; он стал приходить к Кетилю за помощью чуть ли не каждый день. Тогда маг решил попытаться выманить демона, просто разговорив его. И когда ему, наконец, это удалось, и демон явился в своём истинном обличии перед ним, он не смог поверить своим глазам: слишком они были похожи. Тогда Кетиль просто не смог убить этого молодого демона. А тот, в свою очередь, стал навещать мага. Постепенно Кетиль привык к обществу этого странного существа. Сначала Халлдор казался ему неразговорчивым и безэмоциональным, но это оказалось совершенно не так. Иногда они могли проговорить всю ночь напролёт (и тогда никакие оры и крики Хенрика, дровосека, что иногда заглядывал к юноше, не могли разбудить мага с утра).
Сегодня была как раз та ночь, когда демон мог совершенно спокойно остаться со своим другом.
- Ну что, идём? - это было скорее утверждение, чем вопрос.
Кетиль, всё ещё улыбаясь, поднялся на ноги. Они вышли из дома. Солнце уже давно село, кругом была сплошная темнота, и только внизу на берегу реки сиял вечерними праздничными огнями городок. Там люди наверняка сейчас веселились и гуляли от души после напряженной поры сбора урожая. Демон развернулся и направился прямо в густую чащу леса. Кетилю ничего не оставалось, кроме как последовать за ним. В конце концов, он знал, куда шёл его молчаливый друг. Они шли, держась рядом друг с другом. Прекрасные зелигены в страхе отшатывались от них - они не слишком жаловали демонов. Но Халлдор не обращал на них никакого внимания. Наконец, лес начал немного редеть, и два путника вышли на противоположную часть обрыва. Обрыв в этом месте возвышался ещё больше, а горы на том берегу немного расступались, и если лечь на спину и взглянуть на небо, сплошь усыпанное звёздами, начинало казаться, что оно бездонное и бесконечное. Они по привычке устроились под старым мощным дубом, и Халлдор требовательно посмотрел на своего друга. Сейчас должно было начаться то, что молодой демон всегда ожидал с наибольшим трепетом: Кетиль вновь расскажет ему одну из множества известных ему интереснейших историй…
- Лучше бы я тебя никогда не встречал - совсем беззлобно говорит Кетиль. Он, конечно, не скажет об этом Халлдору, но количество историй не бесконечно, да и всех Кетиль знать не может, он даже книгу в городе купил для этого. Демон слегка улыбается - Кетиль ведь прекрасно знает, что в том мире с Халлдором никто не общается, и маг для него - единственный друг.
- Пожалуйста, - просит демон.
- Ну хорошо. Слушай. В давние времена… - Так всегда начинался очередной длинный сказ мага о былых подвигах, о честных героях и о прекрасной и чистой, как предрассветная роса, любви.
Демон тихонько сидел рядом и внимательно слушал, пытаясь вникнуть во все подробности. И ему действительно было всё равно, что он слушает (по мнению остальных демонов, конечно же) сказки какого-то человека, потому что именно в эту ночь он мог позволить себе ненадолго забыть о том, что он демон. В эту единственную действительно волшебную ночь.

[Гость]

HT-24. Nyotalia. Шабаш ведьм.


1198 слов

- Итак, Гилберт Бальдшмидт. Двадцать три года. Задушен цепью, - Альфред нажимает на кнопку пульта, и на экране появляется тело погибшего, - как видите, убитому вырезали сердце и вместо него вставили нечто вроде тевтонского креста.
Альфред нервно сглатывает и выключает столь нелицеприятное зрелище. Анна постукивает кончиком карандаша по столешнице. Алиса, прищурившись, смотрит на фотографии, Франциск Бонфуа строит англичанке глазки. Пожалуй, его меньше всего волнует убийство и все, что связано с ним.
- А убийца проник через окно? – задумчиво спрашивает Алиса и бросает гневный взгляд на любвеобильного француза.
- В этом-то и вся загадка, - нахмурившись, отвечает Джонс.

***

- Я сделала все как ты просила, - спокойно говорит она.
- Отлично, - легкая улыбка трогает девичье лицо. Аличе Варгас слегка приподнимает подбородок светловолосой девушки и целует ее прямо в теплые губы, - ты молодец, Марта. Отринув родственные связи, забыв о сестринской любви, сумела занести нож над родным братом.
- Признаться, я бы никогда не подумала, о том, что вы ведьма, - голос Марты не выдает ее волнения.
- Даже моя сестра об этом не знала. Она с детства считал меня глупенькой младшей сестренкой, - Аличе бросает взгляд на портрет, висящий в самом углу, и на миг останавливается на глазах девушки, изображенной на картине, - ах, Марта, только представь, как красиво это выглядело. Пустые глазницы, обрамленные кровавой каймой и посередине всего этого великолепия томаты-черри.
Аличе смеется, запрокидывая голову назад. От неестественности происходящего Марта слегка морщится.
- Почему же томаты? – немного удивленно тоном спрашивает она.
- Она их безумно любила, наверно, как твой брат любил пиво.
- Теперь пиво течет по его венам.
Аличе растягивает губы в коварной улыбке,
- Помнишь ту девушку-японку?
- Сакура Хонда?
- Да. Она сегодня убила свою сестру.
- Что? Да она с ума сошла! – восклицает Марта и вскакивает с кресла, - тринадцать дней с момента ее появления здесь еще не прошло!
- Ну и что? - снисходительно глядя на возмущенную немку, спрашивает Варгас, - зато сегодня полнолуние, сварим зелье чуть пораньше. Так будет даже лучше. Баронесса тоже нарушала правила.
- За что и поплатилась, - сквозь зубы отвечает Бальдшмидт.
Иногда ее раздражает беспечность Аличе. Даже будучи на троне, итальянка умудряется нарушать правила, и совершать всякие глупости. Хоть и старается быть серьезной.
Аличе же задумчиво смотрит в зеленые глаза Кьяры, что так недовольно глядит на нее с портрета, и думает, что помидоры-черри шли ей гораздо больше и даже были под цвет ее платья.

***

- Анна, срочно приезжай! У нас убийство! – голос Джонса из телефонной трубки не самый приятный будильник.
Тем не менее, переборов желание швырнуть телефон о стену, Брагинская, тяжело вздохнув, отвечает:
- Что, опять нашел приключений на свою геройскую задницу?
- О, ты со всеми такая дружелюбная? – с сарказмом спрашивает Джонс.
- Нет. Только с тобой и только в пять часов утра.
- Тем не менее приезжай. Герой требует твоего присутствия! Ведь ты…
Анна отключается. Слушать пламенную речь, искаженную мобильной связью совсем не хочется.
- Geroi trebuet kirpicha, - хмуро говорит Брагинская сама себе.

***

- Это же моя соседка! – восклицает Брагинская, едва увидев фотографию.
- Да? – удивляется Бонфуа.
- Лин Яо, - беззвучно шепчет Анна.
Джонс с минуту смотрит то на потерянную Анну, то на на остальных, находящихся в комнате.
- В общем, у нее был вырван позвоночник и пару ребер, а кровью вокруг головы нарисовали лотос.
- Чертовщина какая-то! – воскликнула Алиса, - это похоже на оккультизм.
- Оккультизм – это по твоей части, - захихикал Бонфуа.
- А ты вообще молчи, - презрительно посмотрев на француза ответила Киркленд, - еще раз увижу тебя на своем балконе, выкину!
- Тебя посадят за убийство, о моя милая Алиса.
- За тебя меня наградят.
- А ведь десять дней назад у нее пропала сестра, - все еще глядя на фото, произнесла Анна, а затем подняв голову посмотрела на присутствующих, - Сакура Хонда.
- Сакура… Да, что-то припоминаю, - тихо ответила Алиса, - мы кажется учились с ней вместе. Странная была девушка.
Анна и Алиса обмениваются взглядами.

***

- Чудное будет зелье! - в глазах Аличе горел дьявольский огонь, а сама она приплясывала вокруг котла.
- Нам нужна обольстительность и красноречие, - Сакура нервно взглянула на радостную итальянку.
- Ах, не волнуйся! Эти ингридиенты нам доставят уже сегодня.
Аличе приобняла смущенную японку и закружила по залу.
- Может обойдемся без объятий? – стыдливо отпрянув, с надеждой спросила та.
- Ха-ха! Если собралась быть ведьмой, не зажимайся так! Знаешь, выходя к людям я тоже чувствую себя немного неловко, но я свободна здесь! И ты тоже себя чувствуй свободно!
Котел дымился, подпитываясь ледяным огнем. Считанные часы оставались до главного события.

***

- Что же вы не идете домой, Альфред? – с усмешкой спросила Брагинская, проходя мимо кабинета Джонса.
- А что же вы не идете? – приторно улыбаясь, спросил он.
- У меня еще есть работа, - неоднозначно ответила Анна и улыбнулась в ответ.
Джонс откинулся на спинку кресла и внимательно взглянул на русскую.
- Давно мы не оставались вот так, наедине.
- Значит, имеет смысл радоваться тем минутам, которые нам подарила судьба, - Анна, до этого стоявшая на пороге, шагнула в кабинет, - вдруг, эти минуты последние в твоей жизни?
- О чем ты?
- Наша работа не из легких, - Брагинская притянула Джонса за галстук, провела холодными пальцами по уставшему лицу американца, - да и кто знает, вдруг я…
Девушка прикрыла глаза, а затем резко распахнула их. Джонс едва не упал с кресла.
- Тоже одна из жестоких ведьм убийц? Сегодня шабаш Альфред. Ша-баш.
И холодные губы раскрылись, обнажая змеиный язык Анны. Сердце пропустило два удара и ухнуло куда-то вниз.
- Тссс, - прошипела ведьма, прежде чем проникнуть в открытый в немом ужасе рот Альфреда.

***

- Ну и где все? – пытаясь завязать плащ, нервно спросила Алиса у стоящей перед зеркалом Анны. Та не отражалась в холодном стекле, но именно поэтому оно так притягивало девушку.
- Не знаю. Наверное мы прилетели раньше, чем нужно, - спокойно ответила Брагинская, и подойдя к англичанке, завязала наконец шнурок на плаще той.
- Я бы и сама справилась, - нахмурилась Киркленд, и Анна громко засмеявшись приобняла ту за плечи. Алиса попыталась стряхнуть руки девушки, но тщетно.
Брагинская развернула сердитую Алису к себе и легко дотронулась до холодной щеки ведьмы.
- Представляю, как Франциск обрадовался, когда ты пригласила его к себе, - с улыбкой сказала девушка.
- О, да! – засмеялась Киркленд, и смех ее эхом разнесся по огромному залу.
- И какой сюрприз ожидал его, - вкрадчиво произнесла Анна, - целая ванна формалина.
- Я туда даже розовых лепестков насыпать не поленилась.
- Вы уже здесь? – за спиной раздался звонкий голос хозяйки вечера. Аличе Варгас стояла посередине комнаты в таком же черном плаще, как и Анна с Алисой. Прекрасно! Скоро начнем.
Стуча низкими каблуками по черно-белой плитке, девушка уселась в большое кресло.
Постепенно комната наполнялась звуками, разговорами, молодые ведьмы со всех окраин собрались этой ночью вместе, на ежегодный шабаш.
Когда Варгас была еще совсем ребенком, она часто из замочной скважины наблюдала за этими встречами, что устраивала тогда еще бабушка. Сейчас она сама была хозяйкой и с легкой ухмылкой наблюдала за происходящим.
Изредка она бросала взгляд на портрет Кьяры и тогда улыбка приобретала оттенок несколько злобный.
«По крайней мере, ты мне пригодилась» - подумала Аличе.

***

- Да начнется же Великий бал!
Огромные часы пробили ровно двенадцать раз. Комната вновь наполнилась шумом и сумасшедшим весельем.

[Гость]

HT-01. Пруссия. "Это не роль и не костюм. Это целая жизнь".

544 слова

Тевтонский орден
Helfen - Wehren - Heilen

Гилберт выходит из дома с крестом в руках. В эту ночь оживают все страхи, в эту ночь он сам чувствует себя ожившим страхом. Байльшмидт несет спасение в деревни и города своего государства, он вращает крестом, разгоняя демонов. В его глазах полыхает огонь помощи - вылечить землю, выжечь зло. Пруссия спотыкается на границе и с ненавистью смотрит вперед - туда, где полчища нечисти завывают от злобы, скалят зубы и заливаются безумным смехом, рычат те, кто успели спастись и избежать казни.
- Я излечу вас, - Гилберт скалится в темноту и, отбросив крест, кладет руку на гарду меча. - Я всем вам помогу. Выходите по одному.
На утро все демоны исчезают, будто их никогда и не было, а Пруссия, уставший, падает на землю, залитый кровью, но довольный. Счастливый, как не был счастлив целый год. В его руках серебряным огнем сияет меч, и Пруссия больше не сдерживается, заходится смехом - точь в точь, как те твари, за которыми он вел охоту всю прошлую ночь. Он скалит зубы в небо, рычит от удовольствия и закрывает глаза.

Третий Рейх
Ein Volk, ein Reich, ein Führer

Когда мир склонится перед нами, когда каждый квадрат земли будет принадлежать Империи, когда все станут единым и первым народом, тогда охота будет закончена. Гилберт достает из шкафа костюм и зажигает свечи - Священная ночь, время охоты и ненависти. Байльшмидт оставляет спящего брата в комнате, запирает накрепко все двери и выходит навстречу кошмарам.
- Вы должны мне, - требует Пруссия. - Вы можете выжить, - обещает Пруссия. - Я даю вам последний шанс! - теряет терпение Пруссия.
А дом уже окружили все те, кого столько лет уничтожал Орден. Они скулят, но рвутся войти - ещё один шанс, ещё одна ночь, ещё одна последняя попытка.
- За мной! - кричит Гилберт и прорывается вперед, увлекая их за собой. Он знает, куда именно вести полчища, у него большой опыт полководческой деятельности. Он отступил от своих принципов, он верит, что победа у него в кармане.
- Привет, - мило улыбается Россия, за его спиной огромной, непреодолимой стеной возвышается Генерал.
И Гилберт скалит зубы, рычит от ненависти и закрывает глаза. Утро близко, он не успеет проиграть.

Калининградская область
Янтарная столица - нам есть, чем гордиться

- Тебе кажется, я теперь всего лишь твоя игрушка. Ты думаешь, я вечно буду у тебя в подчинении. Ты знаешь, что я никогда не смирюсь.
Ещё не прошло и столетия, а все летит в тартарары. Мир перевернулся с ног на голову, и демоны теперь приходят чаще, чем раз в год. Пруссия знает каждого из них по именам, он завел себе любимчиков и теперь они - часть его плана. Когда не остается выхода, не стоит принципиально смотреть на вещи.
Это уже не просто костюм, это уже даже не роль, которую было так интересно играть, когда рядом был младший брат.
- Ты встанешь на колени, ты будешь молить о пощаде, - Гилберт заливается безумным смехом и рвет на части исчадия ада. Его долг - изгнать дьявола обратно в ад. Исцелить землю и помочь всем страждущим.
В конце концов, он перевернул собственное представление о мире, чтобы достичь цели. Это целая жизнь, которую он поставил на кон, чтобы обыграть самого Люцифера.
- У тебя осталась всего ночь, - рычит Гилберт и скалит зубы, когда его армия выходит на охоту.

[Гость]

НТ-18. Россия/Пруссия. - На каждого чёрта найдётся управа. (по желанию фразу можно исказить)

715 слов

В старой церкви не поют святые гимны,
Кровь на бревнах частокола
Католического хора,
Свора скалится им в спину,
Не по вкусу им отпетые могилы!

На руинах церкви поздно молиться - так считает Гилберт. Загнанный в угол, он оглядел старые бревна, которые только каким-то чудом ещё не рассыпались в труху - кровь. Всюду кровь. Металлический запах в воздухе, металлический запах в земле. Все вокруг - одна сплошная кровь. Пожалуй, только то, что это освященная земля ещё спасало Байльшмидта от того, что таилось в темноте. Он слышал лязг зубов и вой, от которого коченели конечности, от которого хотелось убежать и спрятаться, вот только бежать теперь было некуда - последний рубеж.

Крест в руках твоих, но в битве он не годен,
Сердце клеть свою проломит,
Веру в Бога похоронит,
Старый крест - не щит Господень,
Свора бесится, и близко Черный полдень…

Гилберт сжал Железный Крест и глупо улыбнулся - когда-то от его креста бежал сам дьявол, теперь это просто знак отличия. Сердце колотилось где-то в горле, не от страха, а от бессилия. Каким надо было быть глупцом, чтобы поверить в собственную непобедимость? Байльшмидт вскочил на ноги и крепко сжал зубы - нет, пока рано отчаиваться, пока бесполезен крест и не к месту читать молитвы, он может сражаться и другим способом. А охотники были все ближе, за каждым тянулся кровавый след размером с Млечный Путь, та самая стихия, в которой привык вращаться Пруссия. Битвы, схватки, поединки - что могло лучше разогреть кровь и прославить самого Гилберта?

Это не любовь,
Это Дикая Охота на тебя,
Стынет красный сок,
Где-то вдалеке призывный клич трубят,
Это - марш бросок,
Подпороговые чувства правят бал,
Это не любовь,
Ты ведь ночью не Святую Деву звал!

И Байльшмидт, развернувшись, снова ринулся вперед, к спасению. Где-то за спиной призывно затрубил в рог предводитель страшной своры - должно быть, они были уже непозволительно близко. И к черту любовь, незачем вспоминать то, что было. Когда-то друзья, теперь злейшие враги - им было что вспомнить, у них было, что делить. И Пруссия, довольно рассмеявшись, извлек на свет свой меч. Жалеть себя было уже поздно. Он сам, в конце концов, накликал беду, а значит, и разбираться надо было тоже самому.

Вспомни, разве ты читал святые книги?
Ты не смог сдержать соблазна
Получить себе все сразу,
И решил призвать Великих,
Так взгляни же в демонические лики!

Перед глазами всплыли картины из прошлого. И фюрер, настоявший на использовании магии, и его верные подданные, тут же подхватившие безумную идею. Все, чего они так хотели, теперь веселой гурьбой окружало Пруссию со всех сторон, сжимая кольцо. Демоны, духи, ведьмы - кажется, все темные создания объединились под предводительством того, кто сейчас с веселым улюлюканьем гнал их вперед. Там, куда бежал Гилберт, было темно, но там был хотя бы мизерный шанс на спасение. Последний рывок, сбившееся дыхание и разворот - глаза в глаза встреча с тем, кто забрался слишком далеко от дома, чтобы только поймать Гилберта Байльшмидта.

Ты устал смотреть на праведные лица…
Мы тебя не осуждаем,
Просто жжем и убиваем,
Ты влюбился в демоницу
И решил ей подарить свою столицу.

- Взгляни на себя. Ты сам не лучше тех, кто должен был служить тебе, - чуть запыхавшись, заметил Брагинский.
- Отвали, - хрипло выдавил из себя Пруссия, пытаясь выровнять дыхание.
- Твой дом сгорел, твой народ повержен, - и не видно в темноте, правда ли Россия улыбается или это только слуховой обман. - Охота окончена, - а вот теперь уже слышны стальные нотки в голосе, значит, Иван разговаривал со своими подопечными.
- Чего ты хочешь? - Гилберт крепче сжал оружие и оскалил зубы, показывая, что просто так он не сдастся.
- Самую малость, ты же знаешь - на каждого черта найдется управа. Особенно, на такого, как ты, - Брагинский соскочил на землю и подошел ближе. - Твоя столица. Твой дом. Твоя душа.
- Подавись, - прошипел Байльшмидт и плюнул сквозь зубы, попав, кажется, на край сапога России. - Подавись, - прошептал он, оседая на землю, когда Иван без предупреждения ударил его под дых.
- Охота окончена, - не оборачиваясь, произнес Брагинский и крепче прижал к себе Гилберта. - Сегодня церковь оставит вас в покое.

Но это не любовь!
Это Дикая Охота на тебя,
Стынет красный сок,
Где-то вдалеке призывный клич трубят,
Это - марш бросок,
Подпороговые чувства правят бал,
Это - не любовь,
Разве ночью ты Святую Деву звал?

[Гость]

5-2. Белоруссия/Россия

609 слов

За окном бушует ветер и рвёт в клочья белое полотно облаков. Их мелкие кусочки летят на землю, которая становится продолжением неба. Давно я не видел такой метели. Сейчас они редкость, всё слякоть да гололёд. А тут, буйство природы за окном - чем не представление. Только одно «но» - я ненавижу холод, который пронизывает всё вокруг, от него не спрятаться под пледом, рядом с обогревателем и кружкой с крепким чаем и коньяком. Ненавижу зиму, чего греха таить.
Ветер скребется во все щели моего небольшого загородного дома. Будто кошка просится в дом после проказы. Отпиваю немного чая, но вкус как – то уже не ощущается, мысли мои далеко, и есть лишь одно желание – чтобы этот день поскорее закончился…
Слоняться по дому без дела мне уже порядком наскучило, Интернет и телевизор не работают в связи с непогодой, а книги, которые тут есть, я уже прочел, да и не по одному разу.
На душе скверно, и вот уж не знаю, какой чёрт меня понёс на улицу, просто захотелось глотнуть этого ветра, дабы удостовериться, что всё это не сон и нет никакой надежды на пробуждение.
Открываю входную дверь… Кружка сама выскальзывает из рук и неприятно ошпаривает меня кипятком, но то уже не важно. Я просто онемел от ужаса. На пороге моего дома лежала Наташа, уже порядком припорошенная крупкой снега с замёршими слезами на щеках и синими от холода губами. На её пальцах и на снегу алела кровь. Я ничего не понимал, моё секундное замешательство, кажется, тянулось бесконечно долго, я искал глазами хоть какой-то ответ на вопрос: «Какого чёрта!? Что вообще происходит?!!»
Выйдя из ступора, я быстро подхватил её на руки и внёс в дом, положил на диван и укрыл пледом, по счастью лежавшим рядом. Наташа мелко дрожала, а вот меня уже било порядочно, руки тряслись, когда я пытался понять, нет ли еще где–нибудь крови. Но всё оказалось проще - она изранила подушечки пальцев, скребясь в мою дверь. Глупая привычка могла стоить ей жизни! Я нашарил рукой мобильный телефон, набрал «скорую», но сначала никто не отвечал, а потом и вовсе пропала сеть.
«Да что за чёрт? - вскричал я, – человек помрёт, а никто и не заметит!»
Нужно было действовать быстро. Только проблема в том, что в доме уже как полгода не было горячей воды (спасибо коммунальным службам), а из тёплых вещей только этот плед и всё, что есть на мне.
Я быстро стянул с Наташи туфли, чулки и кое–как расстегнул платье. Укутал её в своё пальто и плед, натянул на неё носки, а сам уже прикидывал, где ближайший стационар. Не иначе, как в соседнем городе, а это километров пятьдесят, не меньше. Хотя, какая разница!!!
Подхватив сестру на руки, я помчался на улицу, еле успев впрыгнуть в сапоги и замотать шею шарфом. Даже дверь входную не закрыл, да и зачем, сумасшедших гостей больше не найдётся.
Бережно положив Наташу на заднее сиденье, я уже начинал жалеть, что послушался некоторых личностей, настоявших на том, чтобы я патриотично ездил на новой «Ладе». Она и так не всегда заводится, а уж теперь… Но эта чёртова железяка как почувствовала, что дело не требует отлагательств и не только завелась, но еще и быстро прогрелась.
Даю по газам и выезжаю на дорогу. Несусь с бешеной, как мне кажется, скоростью. Из-за снега ничего не видно, даже не понять, туда ли я еду…
Но всё вроде как правильно, свет фар выхватывает указатель, и я сворачиваю направо. Ну и заносит же машину, просто ужас. Постоянно бросаю взгляд на зеркало заднего вида. Наташа всё так же лежит недвижимо, хоть бы она не упала. Но тут меня слепит яркий свет, неужели я выехал на встречку? На меня из снежной пелены несётся фура.
«Чёрт!» - только и успеваю выкрикнуть я, резко выкручивая руль вправо и давя по газам.

[Гость]

НТ-06
Ось - оборотни, союзники - охотники на оборотней.

520 слов

Living or dead, always ahead, fed by your dread. (с)

Это не жизнь – это страсть. Это непрекращающаяся битва. Кровь, текущая по жилам, и кровь на губах. Вроде бы, одна и та же субстанция, но какой разный смысл. Жизнь и смерть.
Долгие сотни лет идет эта война. Меняются поколения, становится совершеннее оружие, а противники никак не могут настигнуть друг друга. Наверное, потому что тогда прервется Игра, которая началась задолго до рождения людей.
И ночью начитается их время. Они выходят на охоту, скользя в темноте так, будто бы они – одно целое, хотя днем эти трое даже не знакомы. Мрак скрадывает движения, тихо шелестит одежда. Темная улица пустынна, будто бы вымерла. Ни звука, ни вздоха, которые могли бы уловить чуткие уши оборотней.
Да, они – оборотни. Да, они такие, такими родились и такими умрут. Только жить им предстоит вечно, пока их не настигнет карательный отряд.
Ребята из отряда чуть более шумные, чем эти полузвери, они появляются из переулка, как обычно, одетые в черное, с кобурами, в которых поблескивает оружие. Совершенное оружие против монстров, как они называют своих противников.
И вновь – столкновение качества и количества. Трое оборотней, как не крути, а зверей, с превосходным чутьем, быстрых, ловких, против пятерых людей. Пусть, сильных, пусть, тренированных, но, все же, людей.
Лунный диск, выглянувший из-за высокого шпиля, располагавшегося на здании выше по улице, осветил напряженные лица, поблескивающие глаза, расчехленное оружие, звериные оскалы.
Брагинский. Священник в пятом колене, считавший делом своей жизни отчистить мир от детей Сатаны, самый главный среди них. Керкланд, сам в юности водившийся с темными личностями, с возрастом поумнел и встал на путь истинный. Джонс. Главный идейный боец, пропагандист и меткий стрелок, потомственный охотник на оборотней. Бонфуа, преследовавший неясные цели, но за что-то яро ненавидящий приспешников тьмы. Ван, когда-то давно потерявший семью и мстящий с таким остервенением, что порой его боялись даже свои.
Они никогда не преследовали никого иного, лишь этих троих. Здесь была и личная месть, и злость на то, что им так долго переходят дорогу и тут же ускользают… Ненависть к оборотням давно приобрела лица троих полузверей.
Людвиг. Сильнейший из них, умный, главный. Днем – не самый успешный начальник в офисе, где стращает своих подчиненных. Хонда. Самый мудрый, с невыразимой печалью и настороженностью во взгляде – всего лишь библиотекарь. Улыбчивый Варгас тоже многое знал и многое понимал. И он был всего лишь обычным курьером.
Но ночью у всех троих в глазах загоралась жажда крови.
Схватка началась молниеносно, как только луну заслонило широким плечом сизое облако. Тихое рычание, негромкий вскрик, выстрелы. Где-то на верхних этажах домов включился свет. Пули взрезали ткань одежды и лишь наискось задели плечо Варгаса. Но тот издалпронзительный крик и ничком упал на землю.
Огромный зверь со светлой шерстью несся на отступающих охотников. Огромные клыки с легкостью вспароли горло не успевшего среагировать Бонфуа.
На этот раз обе стороны понесли потери. Но все они выживут. Выживут, и снова сойдутся в бою.

- Как Франциск? – интересуется у вышедшего из комнаты Керкленда Иван, сидящий за столом с кружкой чая. Англичанин держит в руках ворох грязных бинтов.
- Не представляю, как он остался жив, наверное, сегодня какая-то особенная ночь... Сейчас у него лихорадка, но ничего – выкарабкается.
Это не лихорадка. Это страсть. И желание почувствовать чужую кровь на губах.

[Гость]

HT-08. Пруссия|Англия. Демон и черный маг, который его вызвал.

500 слов

Я ждал этого момента долгих три года.
Долгих три года я разбирал письмена на полузабытом уже староанглийском, вчитывался в длинные фразы на латыни, зубрил древнегреческий, иврит и шумерский. Никто не знает, каких трудов мне это стоило. Никто, кроме него.
Стоит себе в центре пентаграммы, хвостом помахивает. Глазищи красные, бесстыжие так и бегают.
- Я вызвал тебя, демон, чтобы...
- Ой, да знаю я, - дергает плечом досадливо. - Сейчас попросишь силу, власть и чтобы соседская девка на сеновал пойти согласилась.
Хмурюсь сурово - обидно, когда тебя считают ни к чему не годным болваном, чьи желания столь примитивны и глупы. А демон тем временем подходит к краю пентаграммы и небрежно переступает через прочерченную кровью линию. Будто и не заметил.
- Но как? Почему?.. - сами собой слетают с губ вопросы.
- Потому что "retia puella" означает именно "чистая девушка", а не "девственница". Помыть ее надо было перед употреблением, маг.
И ухмыляется ехидно, мол, что, съел, человечишка?
Но и я не так прост, дьяволово отродье!
- Altissimi ut cito anticipant nos misericordiae Domini, et apprehendas draconem, serpentem antiquum qui est diabolus et satanas... - читаю по памяти.
- Боюсь-боюсь! - демон в шутку поднимает руки, и кривляется, изображая ужас. - Ты в четвертом слове ударение не туда поставил. И где только таких неумех берут?.. - осведомляется он у потолка.
Лихорадочно листаю старинную книгу, ища нужное заклинание. Оно же вот только что было на этой странице... А демон тем временем продолжает:
- Да-а, измельчали нынешние маги! Вот лет семьсот назад, помнится, вызвал меня один интереснейший субъект... Он был рыцарем, да. Тамплиером, одним из уцелевших. И, представь себе, пожелал смерти Папы Римского Климента! Да не только его, но и короля Филиппа. Вот какие шутки выкидывает человеческая природа... А они потом списали все на предсмертное проклятие магистра, представляешь?
Я начинаю терять терпение. Черт возьми, как он смеет своими побасенками портить торжественность момента?
- Демон! Слушай мою волю! - грозно обращаюсь я к нему.
- "Демон, демон" - зала-адил... - зевает бес. - У меня, между прочим, имя есть. И ты его знаешь.
Вот это уже интереснее! Смотрю на него недоверчиво: известно ведь, что тот, кто знает имя демона, может повелевать им. А этот красноглазый только закатывает глаза:
- На корешок глянь, дурень!
Дрожащими руками переворачиваю книгу, кое-как разбираю полустертую надпись, сделанную некогда золотым тиснением:
- Гилберт... Байльшмидт... Но я думал, это имя автора книги!
- Ну да, - снова эта его ухмылка во весь рот. Ох, не нравится она мне... - Я и есть автор этой, - он прищекивает пальцами, вспоминая слово: - ... макулатуры.
Сделав сие эпохальное заявление, он неторопливо направляется к выходу, попутно подцепляя со стола графин со святой водой и одним махом его осушая. Ну нет, так просто он не уйдет!
- Стой, Гилберт Байльшмидт! - приказываю я.
- Да сейчас. Может, тебе еще и тапочки принести? - даже не притормаживает.
И тут до меня, наконец, доходит:
- Так значит, в книге нет ни слова правды? Но как тогда я смог призвать тебя?
Он оборачивается у порога:
- Мальчик мой! В книге написано, что с помощью этого ритуала ты сможешь вызвать самого сильного демона из глубин Ада. Ты меня вызвал? Приветик! Никто не обещал, что я буду выполнять чьи-то там дурацкие желания.

[Гость]

6-5. Бельгия/(|)Кто угодно.

658 слов

Все когда-нибудь кончается. Ничто не вечно, у всякого есть свое завершение. И когда рассеялся дым от снарядов, когда затихли пулеметы, умолкли генералы, тогда на израненных войной полях Фландрии остались лишь те, кому было не суждено вернуться домой. Они, да мак, что был алым, как пролитая здесь кровь.

Никто и никогда не видел на полях Фландрии столько маков, никто и никогда не думал, что существуют целые маковые моря, и когда ветер раскачивает цветы, по такому морю могут бежать волны. Давно уже здесь не цветут фиалки, давно уже не видно ни ромашек, ни лютиков. Только мак – упрямый, яркий, непокорный - был властелином этих полей. И куда ни глянь – всюду этот мак, да деревянные кресты, наскоро сколоченные для погибших товарищей. И трава здесь сухая, пожухлая. Еще нескоро оживет поле, еще не скоро забудет битву при Пашендале. Люди-то не скоро забудут, а век поля куда уж больше века человеческого.

А еще говорят, что когда опускается вечер, когда ветер раскачивает красные цветы, когда облака становятся багровыми от последних лучей солнца, тогда на этих полях можно увидеть девушку. Молодую, белокурую, с зеленой лентой в волосах. Рассказывают, будто она не идет – плывет подобно каравелле по маковым волнам, нежно, дрожащими пальцами касается лепестков, и маки тянутся за ней, отвечают той же нежностью. Никому так больше они не отвечали, никого так легко не подпускали к крестам. Один из тех молодых, что доучивается сейчас в школе в Брюсселе – сам, как говорят, участвовал в битве при Пашендале – рассказывал, что единожды видел эту девушку там, во Фландрии. В легком белом платье, с бледным личиком, она напоминала фантом, и солдат, признаться честно, так и убежден, что видел призрака. Он говорил, что девушка та долго ходила по полю, опустив глаза, долго не смела взглянуть на кресты, и лишь маки под ее рукой склонялись к земле, а затем вновь выпрямлялись, превращаясь обратно в часовых. Шелестели старые дубы вдали, шелестела трава, и маки, соприкасаясь меж собой, будто шептались. А девушка села вдруг у одного и с крестов и нежно улыбнулась цветам, осторожно коснувшись ладонью одного из них. Солдат не слышал ничего, но божится, что видел, как шевелились губы девушки. Как смеялась она тихо и грустно, видел даже мокрую дорожку на ее щеке, что сверкала в угасающем свете солнца. Вдруг она прильнула к кресту, обняла его и поцеловала перекладину. Раз поцеловала, второй, третий, коснулась лбом перекладины и долго так сидела, плечи ее вздрагивали. Но не смел солдат подойти к ней, он и сам в тот момент чувствовал, что глаза наполнились слезами. Никто из тех, кто видел те поля Фландрии, не смел не оставить там слез.

Никто его не спрашивал, сколько времени там провела девушка, да и неважно это. Лишь когда совсем уже стемнело, и только багровые полосы остались на низких темных облаках, девушка поравнялась с тем солдатом, а он и не заметил, как она подошла к нему. Зеленые ее глаза смотрели в упор, но не видел в них бельгиец ни ненависти, ни укора. Лишь бездонную тоску, боль, какую невозможно было выразить, и сердце солдата вздрогнуло. Не просто потому, что ему в глаза смотрела девушка. Глаза у девушки той были старыми, измученными, какие бывают у матери, потерявшей своих сыновей.

- Они спокойны, - сообщила она ему тихо, и голос ее был едва различим в дыхании ветра.

- Да... Спокойны... – тихо повторил солдат, просто не представляя, что мог бы сейчас сказать. Ему на какое-то мгновение стало стыдно, что он вернулся.

- Все кончено, - вновь шепнула она, коснувшись его руки. – Все позади. И они спокойны. Пусть спят, не будем их тревожить.

И вложив свою ладонь в его, повела к домам, прочь от сонного поля. Солдат молчал, не в силах сказать что-либо, и ему оставалось лишь идти за тем призраком, отчего-то совершено не боясь, будто та девушка была ему совсем родной. Только на половине пути она вдруг остановилась и оглянулась, с болью глядя на маковое поле.

- Бедные мои, - проговорила она нежно и печально. – Вам, наверное, совсем осточертели эти маки...

И зашагала дальше, сжимая руку солдата. Прочь от алого моря, прочь от своих мальчишек, прочь от войны.

[Гость]

4-22.
"Англия. На языке цветов желтые хризантемы означают отвергнутую любовь.

1371 слово

Англия глубоко вздохнул, прикрыв глаза, и сел на колени среди прекрасных желтых цветов. Он нежно проводил пальцами по их лепесткам, наклонялся к изящным бутонам, вдыхал изумительный аромат. И никогда не пытался сорвать свои любимые хризантемы, наслаждаясь ими лишь в саду, а всех, кто делал иначе, молча презирал, не имея возможности что-либо изменить, о чем всегда сожалел. Ведь изумительные бутоны были единственными, кто не отвергал влюбленность англичанина.
"На языке цветов желтые хризантемы означают отвергнутую любовь", – с детства твердила Кёркленду фея в красивом желтом платье и с прозрачными, приобретающими иногда светло-оранжевый оттенок, крыльями, будто сама олицетворяла эти цветы. И Артур слабо улыбался ей в ответ, утвердительно кивая и продолжая наслаждаться изумительным ароматом.
За всю жизнь парень понял, какова на вкус отвергнутая влюбленность.
В далеком детстве, когда Англия был еще маленьким мальчиком, он полюбил мир. Такой прекрасный, странный, новый, неизведанный, с веселым единорогом, красивыми феями, забавным мятным кроликом. Мальчишка восхищался всем и всеми вокруг; даже надоедливый иностранец, приплывавший откуда-то из-за пролива, и старший брат, с которым они постоянно ссорились, не портили эту любовь. Артур жил, жил среди чудес, что открывал ему собственный остров, жил так, как не мог и мечтать.
Но в его спокойный, детский, тихий мир вскоре вмешался и полностью разрушил один наглый чужеземец, приплывающий из-за пролива. Этот виносос, от вида которого англичанин хотел уничтожать все вокруг, настолько разозлил подростка, что он, не удержав своей вспыльчивости, объявил более взрослой стране войну. Долгую и кровопролитную, которую впоследствии назовут Столетней.
А спустя пару лет Кёркленд вновь влюбился. В эти сражения, в эти поединки, в этот запах крови, в эти стоны о пощаде, в эти мечи. Он начал жить мечтой, что завтра все повторится: на его руках вновь будет кровь того, кто перед смертью молил не убивать, а меч окрасится в багровый цвет. Англичанин даже не мог сдержать собственный смех, смотря, как перед ним приклоняет колено кто-то более взрослый, кто-то более мудрый – хотя насчет этого надо было еще подумать, – кто-то более опытный. Ему нравилось видеть, как чья-то голова склоняется, как чьи-то ноги подкашиваются, как чье-то тело, не выдерживая собственного веса, падает на колени. Даже не так. Англии нравилось, что все это делает именно Франция.
Но подростка вновь больно ударили. Жертва, у которой, казалось бы, не оставалось и шанса на победу, вдруг встала и отомстила за все, что с ней происходило. Ужасное существо этот Бонфуа, не поддающийся никаким объяснениям у Кёркленда: сумел подняться и дать сильную пощечину, отбросившую все сомнения англичанина в своем превосходстве. И этот рывок лишь для любимой Жанны, от воспоминаний о которой Артур привык недовольно морщить нос, хоть и понимая, насколько та была предана своей стране. Спустя несколько веков Англия все-таки признался самому себе, что приревновал внимание лягушатника к кому-то еще, когда они были заняты собственной войной.
А потом чума. Подросток корчился от боли, иногда даже катаясь по полу и моля о помощи, крича, чтобы все это закончилось. Еще и постоянные междоусобицы, которые, вместе с болезнью, съедали англичанина изнутри, не оставляя здоровых мест. Он морщился, кричал, шипел, царапал ногтями предметы, но все бесполезно: боль не исчезала, она нарастала с каждым днем, принося все больше мучений. И единственным спасением Кёркленда были прекрасные желтые цветы, которые привез со своей родины Китай. Англия всегда, когда ему становилось лучше, выходил в сад, падал на колени перед хризантемами, обнимал их за стебли, стараясь случайно не вырвать, водил пальцами по лепесткам, утыкался носом в бутоны. Они будто спасали от боли, от отчаянья, помогали жить, вынуждали бороться дальше. И Артур пытался, честно: каждую ночь верил, что завтрашний день будет лучше, каждый день думал, что уже скоро все закончится, каждый вечер убеждал себя, что ночь окажется не такой ужасной и бессонной, каждое утро, шепотом, чтобы больше никто не слышал, рассказывал любимым цветам обо всем, что с ним происходит.
Спустя несколько мучительных десятилетий чума отступила, и Кёркленд смог вздохнуть полной грудью. Он гулял по саду, не боясь новых приступов, он спокойно спал, не боясь не проснуться, он вновь жил, не боясь потерять все, что у него есть. И почти каждый день приходил к своим любимым цветам, считая себя их должником. Наверно из-за того, что они отвлекали его от ненужных мыслей и боли. А потом пришло время вновь влюбиться. В прекрасный шум прибоя, в синюю гладь, в свежий морской воздух.
Великая Британская Империя, наводившая страх на всех соседей. Артур бороздил моря, грабил корабли, топил их, брал заложников, был капитаном. Он привязался к этому: к запахам, к ощущениям, к крикам, к мольбам, ко всему, что его тогда окружало. Англичанин мог часами сидеть на берегу какого-нибудь Богом забытого острова, смотреть вдаль, размышляя о чем-то своем, вдыхая морской аромат, чувствуя, как ног касается прохладная вода. А потом резко вскочить, забраться на борт, отдать команду своим матросам и уплыть топить испанские корабли, которые парень увидел на линии горизонта. Но через несколько столетий все изменилось, и Англия нашел кое-кого интереснее природного вещества, которое никогда бы не ответило британцу взаимностью.
Кёркленд часто сравнивал его с ангелом, по случайности упавшим с небес: нежно голубые глаза цвета неба, золотистого оттенка волосы, напоминающие солнце. Мальчик, который мечтал увидеть мир, на чьих губах всегда была радостная улыбка, эмоциональный до настоящего ребячества. У Артура редко получалось приезжать к своему личному маленькому солнцу, но в такие моменты он чувствовал себя по-настоящему счастливым, гладя Америку по голове, посадив к себе на колени, рассказывая тому о своих приключениях, хвастаясь тем, что потопил очередной испанский флот или же хорошенько врезал французу.
А потом его в очередной раз впечатали в землю со своей идиотской любовью, с особым наслаждением размазывая грязь по лицу. Этот маленький мальчик, влюбленный в мир больше, чем в своего брата, потребовал независимости. Мол, вырос он уже, пора улетать из родительского гнезда. Англия впервые почувствовал, что из его сердца действительно что-то вырезали, покромсали на мелкие кусочки, сожгли и выбросили. Или сохранили на память где-то внутри кладовки? Британец никогда этого не знал, да и не особо хотел, если уж на то пошло; глубоко внутри своей души Кёркленд верил и надеялся, что этому несносному американцу он был небезразличен.
Многое, что происходило дальше, Артур не помнил. Он сидел в своем особняке, обставившись бутылками виски, и игнорировал даже тех, кто хотел объявить ему войну. В стены дома уже впитался запах перегара, сам англичанин постоянно бродил по коридорам со стаканом, во всех комнатах валялись бутылки, осколки бокалов, посуды, ваз, окурки дорогих сигарет, пепел. Кёркленда самого воротило от этой картины, но он ничего не менял, продолжая бить посуду, пить и курить. Терпел лишь Франция, который непонятным Англии способом сумел оказаться рядом, пока парень игнорировал всех вокруг. И, как бы грустно не было от признания, он действительно пытался помочь забыть этого неблагодарного мальчишку всеми способами. Или, наоборот, старался влюбить в себя?
А потом мировые войны. В какой-то момент Артур признал, что никогда не ненавидел Людвига так, как в те моменты: когда мужчина крушил все на своем пути, когда он захватывал страны, когда он лишал самого британца кислорода, когда отбирал его союзников. Но одновременно Кёркленд был ему благодарен: у немца получилось вытащить парня из зыбучей тоски лучше любых методов Франции и в очередной раз позволить влюбиться. В войны, в ощущение холодной стали в руках, в кровь, которая лилась рекой из тел, во все это. И Англия даже не замечал, насколько плохо ему становилось от Первой Мировой, как он заболевает, как истощается, как теряет свои колонии. Из-за чего получил за свою невнимательность.
После того, как эпоха Гитлера прошла, Кёркленд остался один. Францию он прогнал сам, шипя на того за то, что мужчина позволил себе продаться Германии. Америка увлекся новыми игрушками, известными среди стран как "Россия" и "Холодная война". Колонии, которые были в подчинении парня, начали требовать независимости. Артур делал многое, лишь бы сохранить все на своих местах; так и появилось Содружество наций – современный способ править другими, подарив им видимость свободы. Но и этого не хватало британцу, чтобы выкинуть из собственного – и существующего ли – сердца ощущения одиночества.
Единственные, кто оставался с Англией постоянно, это желтые хризантемы, растущие в саду, в горшках на подоконниках. Они спасали парня от всего, что только случалось в его жизни: помогали, оберегали. И любили. А еще подходили Кёркленду, как заверяла британца маленькая фея в темно-синем платье, радостно хлопающая в ладоши, пока Артур примерял на голове венок из желтых цветов как корону. Рядом, на тумбочке, расположилась фея этих самых цветов, которая тяжело вздыхала, соглашаясь со своей подругой, но ничуть не радуясь, как последняя. А Англия стоял и ухмылялся своему отражению.
Король с несбывшимися мечтами. Король, наполненный иллюзиями. Король с отвергнутой любовью.
Король прекрасных желтых хризантем.

[Гость]

2-17. Англия/Америка. "Я заслоню собой мир".

974 слова

– Ну Артуууууур! Еще немного! Тут все так интересно!
– Иди в комнату, Альфред. Уже поздно, пора спать.
Англия мягко улыбнулся воспитаннику и, наклонившись к нему, коснулся губами макушки, после этого взъерошивая и без того непослушные и непричесанные волосы. Америка, явно недовольный данным раскладом дел, обиженно надул щеки и, спустившись со стула, все же побрел в свою комнату, взяв с Британской Империи обещание, что тот, закончив с делами, придет к мальчику и расскажет ему сказку. Но, стоило двери из библиотеки громко хлопнуть, улыбка сползла с губ англичанина, изменившись на стиснутые от злости зубы, и парень посмотрел на стол с тетрадкой и книгами, за которым недавно сидел Джонс. Схватив злосчастные бумажки, Кёркленд, не церемонясь, сдернул со стены карту мира, порвав ее в некоторых местах, и взял с тумбочки кинжал, направляясь на первый этаж, в гостиную.
"Ненавижу. Как же достали ваши подачки, ваши попытки, ваши претензии... Он полностью мой, поняли?! Мой, только мой, и ничей больше."
Артур стоял рядом с камином, в который кидал страницы из французской книги, вырывая их с неким удовлетворением от происходящего. До этого он уже сжег тетрадь Альфреда, исписанную этим самым "языком любви", разрезал привезенным Пруссией кинжалом карту мира, нарисованную каким-то художником из Испании. Почему он так сделал? Потому что они лезут не в свое дело, пытаясь рассказать Фреду о том, чего ему не стоит знать. Зачем Америке язык какого-то там лягушатника? Для чего карта чужого ему мира? Какого черта маленькому ребенку понадобился кинжал?
Джонс часто рассказывал Кёркленду, что Бонфуа любит к нему приезжать. Он постоянно говорит на непонятном мальчику языке, а на просьбы перевести, что все это значит, мужчина загадочно улыбается и отвечает, какой это язык, но ничего не объясняет. А потом просто протягивает книгу с непонятным текстом и просит, чтобы к следующему его возвращению подросток смог перевести хотя бы страницу. И еще не рассказывать ни о чем самому Англии.
Фернандес тоже любит посетить подрастающую страну, пока дома нет опекуна. Он привозит с собой разные-разные статуэтки, вырезанные из разновидных материалов, и у Альфреда просто глаза разбегаются, какую бы оставить себе на выбор. А еще мальчику иногда кажется, что ему и вечности не хватит, чтобы услышать все истории, связанные с привезенными испанцем вещами. И тогда Антонио, коварно прищурившись, загадочно улыбнувшись и зажмурив один глаз, прикладывая палец к своим губам, шепчет о своем возвращении, обещая все новые и новые занимательные рассказы.
Байльшмидт приплывает редко, обычно в компании испанца или француза. Он почти никогда не привозит подарки, обычно отделывается парочкой колких фраз, из-за которых его иногда хочется сильно ударить, или же дает действительно верные и умные советы. Но бывают моменты, когда Гилберт дарит Фреду какое-то оружие, чаще всего небольшое: ножик или кинжал. А потом кладет руку на плечо, расстегивает губы в странном оскале и шепчет в самое ухо: "Со временем поможет против Артура".
Британскую Империю это бесит, раздражает, злит, но он и пискнуть не смеет, ведь Америке – его Америке – все это, черт побери, нравится. И от этого хочется оторвать троице конечности, вырвать им языки, сломать пару костей, лишь бы они не смели даже думать о том, чтобы еще хоть раз прийти к Америке со своими подарками. Ведь каждый из них, даже сам Англия, понимает, что мир вокруг гораздо интереснее, чем какой-то особняк, хоть и принадлежащий самому мальчишке. Когда-нибудь ему захочется увидеть что-то за пределом ворот... и что дальше?
Дверь скрипнула, и Кёркленд, собирающийся кинжалом дорезать мелкие кусочки карты, промахнулся, полоснув острием оружия по ладони. К счастью, он так же резко выронил предметы их рук, поворачиваясь в сторону двери и застывая с немым удивлением – или даже шоком – и неким ужасом на лице. Интересно, что может подумать Джонс, увидев, как его брат избавляется от привезенных гостями подарков?
– Артур?.. – воспитанник делает шаг, два три, четыре, еще несколько, медленно подходя к камину и замечая, как оттуда торчит догорающий корешок книги, подаренной Франциском. А на диване, в изрезанном состоянии, лежит карта от Антонио, и на полу валяется кинжал Гилберта. Но картинка происходящего что-то все равно не складывается в голове, кусочки мозаики никак не выстраиваются в логическом порядке. – Артур, ты...
Англия его будто не слышит, находясь в каком-то своем собственном мире. Он резко подбегает к мальчику, падает перед ним на колени и проводит ладонью по щеке, оставляя почти незаметный кровавый след. А затем – так же быстро и неожиданно – крепко обнимает Альфреда, сжимая его рубашку на спине. Молчит несколько секунд, десятков, может быть, минут, и внезапно начинает говорить: что-то бессвязное, больше похожее на бормотание волшебника, когда тот обречен на смерть, и ему дан шанс проговорить заклинание, которое сможет спасти. На самом деле, Британская Империя себя сейчас так и чувствует: если подростку, неуверенно зарывшемуся своими пальцами в волосы англичанина, что-то не понравится, он уйдет, оставив парня подыхать от одиночества в своем доме, запивая собственную обиду ромом. Поэтому он, не останавливаясь, продолжает шептать какой-то бред о том, насколько ужасен мир, рассказывает самые страшные и отвратительнее истории из своей и чужих жизнях, описывает отрицательные черты характеров всех, кто когда-либо контактировал с Америкой. Плевать, если тот замкнется в себе. Главное – он останется с Кёрклендом, здесь, рядом, под боком, продолжая жаться от страха и просить старшего брата рассказать сказку на ночь.
Проходит, быть может, полчаса, или час, или даже два, прежде чем Англия позволяет себе перестать говорить, чувствуя, как сильно чужие пальцы сжимают его волосы, иногда нежно перебирая, а иногда раздраженно дергая в сторону. И почему-то британцу уже не так страшно, как раньше, пока он чувствует чужое тепло рядом с собой.
– Артур... ты порезался? У тебя рука. Кровь, – бессвязно бормочет Фред, не пытаясь оттолкнуть опекуна или что-то еще сделать: просто стоит, то ли принимая ту реальность, что говорит англичанина, то ли не веря ему, то ли находясь в каком-то шоковом состоянии.
– Да, Альфред, прости, – Британская Империя наконец-то отпускает воспитанника, встает и поворачивается в сторону кухни, надеясь найти там что-нибудь, чтобы обработать рану. – Я вернусь и расскажу тебе сказку. Подожди меня.

"Он только мой. Он принадлежит мне. И никто больше не посмеет отобрать его у меня.
Слышите, сукины дети? Слышите?! У него не будет выбора.
Я заслоню собой мир."

[Гость]

5-4. Чибиталия, чиби!Россия, чиби!Америка. Три разных пути, забытая клятва, данная в детстве

687 слов

Иван задумчиво оглядывал маленькую полянку, которую солнце в этот раз освещало с особой силой. Столько лет прошло с тех пор, как Брагинский дал эту клятву. Столько лет прошло с тех пор, как он в последний раз встретился здесь с Америкой и Италией. Черт, а ведь после этой клятвы они разошлись и больше практический никогда и не встречались даже. Они разошлись, словно корабли в большом синем океане, и каждый из них выбрал свой путь в этой жизни. Интересно, а помнят ли они ту самую клятву? Сам-то Иван только сейчас и вспомнил тот вечер, ту самую клятву и тех самых друзей, которые потом совсем забыли его.
Как бы хотелось вернуть то самое время! Как бы хотелось снова произнести ту клятву всем вместе и больше никогда не нарушать ее. Ведь о чем они клялись? Они обещали друг другу, что никогда не бросят своих друзей при несчастьях, что никогда не станут врать друг другу, что всегда помогут друг другу при любых обстоятельствах. Ведь они друзья! Все эти обещания были слишком важны для этих трех детишек, но через несколько лет они их отпустили в небо и забыли обо всем на свете. Перестали в одно мгновение быть друзьями. Хотя, может быть это уже и не сильно важно? Ведь все равно на войне исключений не бывает и даже быть не может. Странно, что все эти слова клятвы, которые уже не так важны, отпускать от себя сейчас просто больно и ужасно не хочется. Так же больно, как и отпускать друзей, которые для тебя уже давным-давно стали врагами. Хотя, может оно и к лучшему, может быть, делать этого не стоит. Все равно больно и хочется помнить об этом, как о самом счастливом моменте своего детства, которое почти всегда было ужасным и не таким хорошим, как хотелось бы...
***
- Россия? Какого черта! - ругался Америка, с подозрением смотря на Ивана.
- Альфред? Хотелось бы тебя отсюда в Сибирь выгнать, но я сегодня добрый. - Иван прошел навстречу Джонсу и положил свою руку на его плечо.
Америка от этих слов чуть было не задрожал. Он знал "доброту" Брагинского и поэтому всегда знал, что это просто невозможно. Ну не может Иван быть добрым! Взять хотя бы пример "Холодной войны"!
- Америка! Привет! - Послышался радостный возглас Италии, который от улыбки России чуть было в обморок не упал.
Иван подошел к Венециано и обнял его. Просто так и без всякого злого огня в глазах.
- А помните ту самую клятву? Помните? Давайте снова произнесем ее. - Произнес тихо Брагинский и взглянул на остальных. Интересно, получится ли?
- Клятву? Я согласен. Ради такого случая герой вас прощает. - Сказал Джонс и положил свою ладонь на руку Ивана.
Варгасу особого приглашения не потребовалось. Тем более что он этих двоих своими врагами не считал. Для Италии почти все друзья!
- Клянемся всегда помогать друг другу и никогда не оставлять своих друзей в горе! Клянемся никогда не врать друг друга и говорить одну лишь правду (даже насчет ракетных установок? - ужаснулся Альфред)! Если кто-то заболел или нуждается в нашей помощи, делать все, что в наших силах! - Кричат трое друзей, надеясь уже никогда не нарушать этих клятв, данных друг другу. В их глазах загораются огоньки маленького, детского любопытства. Всем интересно в этот раз оправдать обещания.
- А можно тогда еще поклясться, что мы всегда будем объединяться против гадкого Англии? - Спрашивает Америка, боясь отказа.
- Можно. - Легко согласился Россия, улыбаясь. - Тогда будете со мной едины?
- Конечно, будем! Только если краном бить не будешь и Сибирью пугать, а еще ты меня должен героем признать. - Улыбнулся Альфред и взглянул на Ивана.
Джонс те еще условия поставил, но ведь не от злости! Маленький и упорный мальчик, который все готов сделать для признания своего геройства.
- Ладно, "герой". А теперь пойдемте на речку, камни в воду побросаем. - Кивнул Иван остальным.
С такими правилами согласились все, а затем резко побежали за Америкой. Хорошо, что хоть один раз в жизни можно снова почувствовать себя теми же детьми, давать те же обещания, пытаясь не нарушить их и знать, что у тебя есть друзья, пусть и ставшие тебе на войне врагами. Россия постарается не допустить тех ошибок прошло и больше не даст этим трем путям разойтись...