Торис давно знал Наташу: каждый взгляд, каждую эмоцию, каждое движение. Она была объектом наблюдений Ториса не одно столетие. Наташе же было глубокомысленно наплевать на часто мелькающего литовца, хотя, честно признаться, он иногда, крайне редко, раздражал её. Мысли девушки были заняты при взгляде на Ториса лишь тем, что любимому Ванечке стоило бы уподобиться хотя бы на пару минут Литве и посмотреть бы на Наташеньку такими же влюблёнными глазами, любить и желать. Но нет, Арловская имеет на руках лишь мелкого и мямлющего литовца, по её словам, он никогда не внушал страха, злобы... А именно этого хотелось девушке. И вот Наташа опять не смотрит на Ториса, который стоит рядом с ней, а она гордо смотрит куда-то вдаль, восседая на мягком кресле. Стоит Белоруссии краем глаза заметить чуть узнаваемые и знакомые надоедливые черты, как глаза становятся стеклянными, словно неживыми. Лицо не выражает абсолютно никаких эмоций, и лишь пальцы начинают отбивать какой-то замысловатый ритм: Арловская старается не отвлекаться на влюблённого мальчишку, её мысли заняты отнюдь не им, а любимым братом, чьи руки по локоть вымазаны в крови веками истории. Её не привлекает ни чуть эта маленькая страна… Даже не страна, а так, странишка. Если её Иван был похож (да почему похож, он и так им был) на рослого, опытного мужчину, то Торис лишь юный малец. -Наталья…- с этими словами Торис припал к девушке, опустив голову и глаза-озерца от больному его сердцу взора, но та даже не посмотрела на него, увлечённая своими мыслями. –Наташенька… Торис мягко взял аккуратную ножку, ожидая какой-либо реакции на действие: поломанные пальцы, нож в ладонь. Но нет… Аметистовые стекляшки-глаза даже не задергались, а губы Наташи чуть заметно дрогнули в ухмылке, которая, как помнил Литва, выражала удовлетворение и презрение одновременно над жертвой, которой и являлся Торис. Громкое сердцебиение, эхом раздающееся в ушах – литовец нервничал, но аккуратно стал больными пальцами обхватывать тонкую, изящную ступню Натальи, стремясь поцеловать хоть какой-то кусочек тела любимой. Она была как Снежная Королева, такая же неприступная, холодная и… Неживая? Кусок льда может быть живым? Неважно, её сердце бьётся, значит она ещё может что-то чувствовать и, может быть, когда-нибудь и его полюбит это ледяное сердце, тающее под каплями чужой крови? Он мягко гладит пальцами бархатную кожу девушки, а та лишь безразлично смотрит на Ториса, как на какую-то бесполезную игрушку. Губы литовца нежно касаются кожи Белоруссии и мягко он шепчет, не ожидая никакого ответа по своему обыкновению: -Я Вас люблю, Наталья. -А мне плевать, - чётко и жёстко, даже неожиданно произносит девушка, но вовсе не убирает ногу, а лишь презренно смотрит на паренька, который стоит на коленях, лаская её кожу.
Отлично написано! Простите, концовка напомнила: ЭтоОнегин: вы можете развестись. Татьяна: развестись с князем и выйти замуж за вас? Вы точно наркоман. Онегин: Так что же мне делать? Татьяна: ебите козу, Онегин. Онегин: вы такая беспощадная. Татьяна: и весьма коварная.
Заказчик, простите, что нет беты.
Торис давно знал Наташу: каждый взгляд, каждую эмоцию, каждое движение. Она была объектом наблюдений Ториса не одно столетие. Наташе же было глубокомысленно наплевать на часто мелькающего литовца, хотя, честно признаться, он иногда, крайне редко, раздражал её. Мысли девушки были заняты при взгляде на Ториса лишь тем, что любимому Ванечке стоило бы уподобиться хотя бы на пару минут Литве и посмотреть бы на Наташеньку такими же влюблёнными глазами, любить и желать. Но нет, Арловская имеет на руках лишь мелкого и мямлющего литовца, по её словам, он никогда не внушал страха, злобы... А именно этого хотелось девушке.
И вот Наташа опять не смотрит на Ториса, который стоит рядом с ней, а она гордо смотрит куда-то вдаль, восседая на мягком кресле. Стоит Белоруссии краем глаза заметить чуть узнаваемые и знакомые надоедливые черты, как глаза становятся стеклянными, словно неживыми. Лицо не выражает абсолютно никаких эмоций, и лишь пальцы начинают отбивать какой-то замысловатый ритм: Арловская старается не отвлекаться на влюблённого мальчишку, её мысли заняты отнюдь не им, а любимым братом, чьи руки по локоть вымазаны в крови веками истории. Её не привлекает ни чуть эта маленькая страна… Даже не страна, а так, странишка. Если её Иван был похож (да почему похож, он и так им был) на рослого, опытного мужчину, то Торис лишь юный малец.
-Наталья…- с этими словами Торис припал к девушке, опустив голову и глаза-озерца от больному его сердцу взора, но та даже не посмотрела на него, увлечённая своими мыслями. –Наташенька…
Торис мягко взял аккуратную ножку, ожидая какой-либо реакции на действие: поломанные пальцы, нож в ладонь. Но нет… Аметистовые стекляшки-глаза даже не задергались, а губы Наташи чуть заметно дрогнули в ухмылке, которая, как помнил Литва, выражала удовлетворение и презрение одновременно над жертвой, которой и являлся Торис. Громкое сердцебиение, эхом раздающееся в ушах – литовец нервничал, но аккуратно стал больными пальцами обхватывать тонкую, изящную ступню Натальи, стремясь поцеловать хоть какой-то кусочек тела любимой. Она была как Снежная Королева, такая же неприступная, холодная и… Неживая? Кусок льда может быть живым? Неважно, её сердце бьётся, значит она ещё может что-то чувствовать и, может быть, когда-нибудь и его полюбит это ледяное сердце, тающее под каплями чужой крови? Он мягко гладит пальцами бархатную кожу девушки, а та лишь безразлично смотрит на Ториса, как на какую-то бесполезную игрушку.
Губы литовца нежно касаются кожи Белоруссии и мягко он шепчет, не ожидая никакого ответа по своему обыкновению:
-Я Вас люблю, Наталья.
-А мне плевать, - чётко и жёстко, даже неожиданно произносит девушка, но вовсе не убирает ногу, а лишь презренно смотрит на паренька, который стоит на коленях, лаская её кожу.
Это
Забавные у вас ассоциации)