У них теперь все так – холодно, зыбко и туманно. Не улыбки – злые оскалы, не разговоры – отговорки. Глаза щурятся в темноте в тщетной попытке увидеть хоть что-то; руки шарят, но не могут найти… А время не стоит на месте. Слишком многое происходит и все это не могут не почтить своим вниманием сильные мира сего. И поэтому в дверь квартирки, в которой теперь живет Гилберт, стучат – не рано и не поздно, ровно в час дня. Приходится идти и открывать, а открыв – обмереть, мгновенно попав в плен ледяных лавандовых глаз… У этих глаз такой волшебный, такой знакомый, и одновременно чужой, оттенок. Окна дома, в котором он расположился, заглядывают за Стену, немигающе мертвые, страшные и одинокие. На улице пусто – никому не хочется проходить мимо Стены. Детям кажется даже, что она живая: живое чудовище, способное в один момент раззявить устрашающую пасть, захватить, перемолоть гигантскими челюстями, и никто, никогда о тебе больше не вспомнит… Людвигу, бредущему по серым камням мостовой, кажется, что у этой адовой постройки и правда есть такое свойство… Безликий бетон вытягивает из него душу, глоток за глотком выпивает жизнь. Даже дышать рядом со Стеной тяжело. Сердце глухо бьется о клетку ребер, ухает неслышно и замедляет ход. Так и дни тянутся медленно, лениво – и день за днем немец идет на работу или домой, назло всем и себе, именно по этой улице. По самой большой в своей жизни ошибке. Гилберт сжимает приклад побелевшими пальцами и щурится, глядя в прицел. Верный Блазер холодит руку и отказывается не дрожать – он просто ходит ходуном, видимо, протестуя, не желая делать то, о чем его хозяин еще пожалеет. Прусс выдыхает и выпрямляется – у него нет больше сил, чтобы день за днем следить, как идет мимо Стены его брат, и не иметь возможности заговорить… парень делает замысловатый жест кистью руки, отмахиваясь от краешка плаща, вылезшего за окно и оттого полощущегося на ветру. Ивану не нужно никаких слов, чтобы понять – здесь ему больше нечего ловить. Он поднимается, вздыхает и, кивнув рассеянно Гилберту, выходит за дверь. В комнате становится пусто и тихо. Из коридора негромко звучит густой, бархатистый голос русского. - Мы видели место, откуда на Запад смотрел сквозь прицел Восток… и все же он не сделал свой выбор. Забавно…как говорят? Семейные узы?...
-
-
14.07.2011 в 00:32У них теперь все так – холодно, зыбко и туманно. Не улыбки – злые оскалы, не разговоры – отговорки. Глаза щурятся в темноте в тщетной попытке увидеть хоть что-то; руки шарят, но не могут найти…
А время не стоит на месте. Слишком многое происходит и все это не могут не почтить своим вниманием сильные мира сего. И поэтому в дверь квартирки, в которой теперь живет Гилберт, стучат – не рано и не поздно, ровно в час дня. Приходится идти и открывать, а открыв – обмереть, мгновенно попав в плен ледяных лавандовых глаз… У этих глаз такой волшебный, такой знакомый, и одновременно чужой, оттенок.
Окна дома, в котором он расположился, заглядывают за Стену, немигающе мертвые, страшные и одинокие. На улице пусто – никому не хочется проходить мимо Стены. Детям кажется даже, что она живая: живое чудовище, способное в один момент раззявить устрашающую пасть, захватить, перемолоть гигантскими челюстями, и никто, никогда о тебе больше не вспомнит…
Людвигу, бредущему по серым камням мостовой, кажется, что у этой адовой постройки и правда есть такое свойство… Безликий бетон вытягивает из него душу, глоток за глотком выпивает жизнь. Даже дышать рядом со Стеной тяжело. Сердце глухо бьется о клетку ребер, ухает неслышно и замедляет ход. Так и дни тянутся медленно, лениво – и день за днем немец идет на работу или домой, назло всем и себе, именно по этой улице. По самой большой в своей жизни ошибке.
Гилберт сжимает приклад побелевшими пальцами и щурится, глядя в прицел. Верный Блазер холодит руку и отказывается не дрожать – он просто ходит ходуном, видимо, протестуя, не желая делать то, о чем его хозяин еще пожалеет. Прусс выдыхает и выпрямляется – у него нет больше сил, чтобы день за днем следить, как идет мимо Стены его брат, и не иметь возможности заговорить… парень делает замысловатый жест кистью руки, отмахиваясь от краешка плаща, вылезшего за окно и оттого полощущегося на ветру.
Ивану не нужно никаких слов, чтобы понять – здесь ему больше нечего ловить. Он поднимается, вздыхает и, кивнув рассеянно Гилберту, выходит за дверь. В комнате становится пусто и тихо. Из коридора негромко звучит густой, бархатистый голос русского.
- Мы видели место, откуда на Запад смотрел сквозь прицел Восток… и все же он не сделал свой выбор. Забавно…как говорят? Семейные узы?...
-
-
14.07.2011 в 00:41он самый
-
-
14.07.2011 в 00:43А то)
-
-
14.07.2011 в 01:03-
-
14.07.2011 в 01:07Спасибо.)
-
-
14.07.2011 в 01:20-
-
14.07.2011 в 01:26*изобразил поклон*
Обращайся)
-
-
14.07.2011 в 06:27-
-
14.07.2011 в 11:09Пожалуйста)