До брата теперь не добраться. У него свои дела, свои заботы – столько баров еще не посещено, столько девушек еще не попорчено… А жизнь не стоит на месте. Гилберт кажется огромной белой птицей, которая парит так высоко, что до нее нельзя добраться. Людвиг поднимает голову и смотрит в серое, поддернутое печальной дымкой пыльных заводов, небо. Он вытягивает руку, чтобы заслонить широкой ладонью чайку, раскинувшую крылья – но птица оказывается быстрее, она переворачивается в воздухе, взмахивает крыльями и скрывается за облаком, только что надежно укрывшим землю от робкого осеннего солнца. До брата теперь не добраться, хотя Людвигу очень этого хочется. Больше всего ему хотелось бы оказать тому хоть какую-то поддержку, а вместе этого он видит лишь натянутую улыбку, слышит нарочито-грозное «ути-пути» и прусс вновь идет в бар. Черт знает, зачем он это делает. Может, пытается убежать от самого себя? Может быть, он просто хочет быть той птицей, которую невозможно ухватить и потянуть вниз? Чего же желает сознание безумного порой альбиноса в старой, но еще крепкой, форме цвета ночного неба? До брата теперь не добраться, и немцу кажется, что он исчерпал уже все средства. Он – тварь земная, и кто же его, по локоть погрузившего руки в войну, пустит на небо? Но кто-то ведь пустил туда брата, и едва ли его молочно-белая кожа чище… Стоит искать обходные пути: не лететь, а ползти. Строить лестницы, взбираться по ним, соскальзывать вниз и снова карабкаться. Если нет материалов – подойдет то, что всегда было под рукой. Ящики от патронов с хрустом громоздятся один на другой, старые телевизоры, навсегда застывшие на каком-то периоде жизни Гилберта - и вот, ему уже кажется, что впереди развевается покоцаный жизнью, но не сломленный, прусский флаг. В этот момент ящики начинают скользить под сапогами и Людвиг падает. Он просыпается с дикой болью в затылке и долго смотрит в потолок.
До брата никогда было не добраться. Даже когда Людвиг был совсем еще ребенком и, поджав голые ноги, сидел на одном из ящиков, которые еще не успели погрузить в телегу. Тогда начиналась очередная война, и черный конь Гилберта уже гарцевал далеко впереди, а сам он приставал на стременах, что-то кричал и размахивал треуголкой. Обычно мальчишку шпыняли, он неловко слезал с ящика и обозы двигались. Все, что оставалось ему – это долго смотреть вслед уезжающему брату.
Первая дорога – сидеть, ждать смирно. Быть каменно спокойным, быть абсолютно мирным, Только ветер знает, сколько нужно силы, Чтобы не слететь с катушек и ждать судьбы красиво! (Люмен)
Огромное спасибо за такое исполнение! Честно, представляла немного другое, но вы открыли мне новый взгляд на этот арт) Надеюсь, Людвиг не сдастся, и все таки доберется до вершины! Ещё раз спасибо) з.
-
-
11.07.2011 в 12:28До брата теперь не добраться. У него свои дела, свои заботы – столько баров еще не посещено, столько девушек еще не попорчено… А жизнь не стоит на месте. Гилберт кажется огромной белой птицей, которая парит так высоко, что до нее нельзя добраться. Людвиг поднимает голову и смотрит в серое, поддернутое печальной дымкой пыльных заводов, небо. Он вытягивает руку, чтобы заслонить широкой ладонью чайку, раскинувшую крылья – но птица оказывается быстрее, она переворачивается в воздухе, взмахивает крыльями и скрывается за облаком, только что надежно укрывшим землю от робкого осеннего солнца.
До брата теперь не добраться, хотя Людвигу очень этого хочется. Больше всего ему хотелось бы оказать тому хоть какую-то поддержку, а вместе этого он видит лишь натянутую улыбку, слышит нарочито-грозное «ути-пути» и прусс вновь идет в бар. Черт знает, зачем он это делает. Может, пытается убежать от самого себя? Может быть, он просто хочет быть той птицей, которую невозможно ухватить и потянуть вниз? Чего же желает сознание безумного порой альбиноса в старой, но еще крепкой, форме цвета ночного неба?
До брата теперь не добраться, и немцу кажется, что он исчерпал уже все средства. Он – тварь земная, и кто же его, по локоть погрузившего руки в войну, пустит на небо? Но кто-то ведь пустил туда брата, и едва ли его молочно-белая кожа чище… Стоит искать обходные пути: не лететь, а ползти. Строить лестницы, взбираться по ним, соскальзывать вниз и снова карабкаться. Если нет материалов – подойдет то, что всегда было под рукой. Ящики от патронов с хрустом громоздятся один на другой, старые телевизоры, навсегда застывшие на каком-то периоде жизни Гилберта - и вот, ему уже кажется, что впереди развевается покоцаный жизнью, но не сломленный, прусский флаг. В этот момент ящики начинают скользить под сапогами и Людвиг падает.
Он просыпается с дикой болью в затылке и долго смотрит в потолок.
До брата никогда было не добраться. Даже когда Людвиг был совсем еще ребенком и, поджав голые ноги, сидел на одном из ящиков, которые еще не успели погрузить в телегу. Тогда начиналась очередная война, и черный конь Гилберта уже гарцевал далеко впереди, а сам он приставал на стременах, что-то кричал и размахивал треуголкой. Обычно мальчишку шпыняли, он неловко слезал с ящика и обозы двигались. Все, что оставалось ему – это долго смотреть вслед уезжающему брату.
-
-
11.07.2011 в 12:46не з.
-
-
11.07.2011 в 15:44Честно, представляла немного другое, но вы открыли мне новый взгляд на этот арт)
Надеюсь, Людвиг не сдастся, и все таки доберется до вершины!
Ещё раз спасибо)
з.
-
-
11.07.2011 в 18:30Вам спасибо, что прочли.
Keep Out
Ну, вот так я это дело вижу) Простите, коли что не так! Вам спасибо)
Автор.