Вальс – волшебный танец. Даже если в помещении до этого казнили невиновного, а после танцуют – то оно снова чисто. Вальс не терпит грязи и смуты бытия. На стене висели и нервно елозили стрелкой по циферблату дешевые часы. Прусс барабанил пальцами по столу, смотря на венгерку. Та не так давно перешла из стадии «лучший друг» в «ого-го какая тёлочка!», и оттого парень чувствовал себя несколько неуютно, не зная о чем говорить. Хотя странно – межполовые контакты никогда не заставляли его робеть. В небольшой комнатке, отдаленно напоминающей провинциальную кафешку, больше не было никого, кроме их двоих и хозяина сего заведения, протирающего стаканы пыльной тряпкой. Негромко играла музыка – судя по дребезжанию, это был патефон, древний ровно настолько, чтобы не развалиться на месте, от одного прикосновения к нему. Элизабет прикрыла глаза и прислушалась. Чашка очень крепкого чая в ее руках качнулась и со стуком опустилась, так и не отпитая. И о чем думала эта девчонка, заказывая «черный чай, да покрепче»? Ну конечно не о том, что напиток в ее руках будет напоминать, что можно и не вынимать заварку из стакана… Наконец, Гилберт решился. - Эй, Лизхен, потанцуем? Ну а что еще прикажете делать с девушкой, которая когда-то была «своим парнем», причем в полном смысле этого слова?! Венгерка приподняла уголки тонких изящных губ и кивнула, поднимаясь – прусс уже грохотал стульями и столами, сдвигая их, дабы освободить себе место для танца. Но он и не думал, что вальс окажется для него таким потрясением. Элизабет подхватила его за руки и повела: прусс, не привыкший к такому раскладу, запутался в ногах и зашатался. - Эй, что творишь?! - Танцую тебя, если не видишь, - невозмутимо отозвалась Лизхен. – Я думала, у нас белый танец: дамы приглашают кавалеров…
Вальс – волшебный танец. Даже если в помещении до этого казнили невиновного, а после танцуют – то оно снова чисто. Вальс не терпит грязи и смуты бытия.
На стене висели и нервно елозили стрелкой по циферблату дешевые часы. Прусс барабанил пальцами по столу, смотря на венгерку. Та не так давно перешла из стадии «лучший друг» в «ого-го какая тёлочка!», и оттого парень чувствовал себя несколько неуютно, не зная о чем говорить. Хотя странно – межполовые контакты никогда не заставляли его робеть.
В небольшой комнатке, отдаленно напоминающей провинциальную кафешку, больше не было никого, кроме их двоих и хозяина сего заведения, протирающего стаканы пыльной тряпкой. Негромко играла музыка – судя по дребезжанию, это был патефон, древний ровно настолько, чтобы не развалиться на месте, от одного прикосновения к нему. Элизабет прикрыла глаза и прислушалась. Чашка очень крепкого чая в ее руках качнулась и со стуком опустилась, так и не отпитая. И о чем думала эта девчонка, заказывая «черный чай, да покрепче»? Ну конечно не о том, что напиток в ее руках будет напоминать, что можно и не вынимать заварку из стакана…
Наконец, Гилберт решился.
- Эй, Лизхен, потанцуем?
Ну а что еще прикажете делать с девушкой, которая когда-то была «своим парнем», причем в полном смысле этого слова?! Венгерка приподняла уголки тонких изящных губ и кивнула, поднимаясь – прусс уже грохотал стульями и столами, сдвигая их, дабы освободить себе место для танца.
Но он и не думал, что вальс окажется для него таким потрясением. Элизабет подхватила его за руки и повела: прусс, не привыкший к такому раскладу, запутался в ногах и зашатался.
- Эй, что творишь?!
- Танцую тебя, если не видишь, - невозмутимо отозвалась Лизхен. – Я думала, у нас белый танец: дамы приглашают кавалеров…
з.
Спасибо)
а.
Вай, какая приятная зарисовка, да еще и на один из любимых артов. "телочка" и "танцую тебя" убили
Спасибо автор, хоть и запоздалое.