Лето подходило к концу, уже на горизонте маячила сухая, а затем унылая и противная, осень, а в поле все еще пахло рожью. Терпкий запах щекотал ноздри, заставлял заходить все дальше, туда, где макушка уже пряталась за длинными стебельками, и падать на спину, раскинув руки. Торис знал, что это очень и очень плохо – но кто же мог ему запретить, здесь, среди бескрайнего поля?! Но вот его уединение было нарушено – рядом громко зашуршало, и в образовавшуюся просеку вывалился Феликс. Всегда шумный и задиристый, сейчас он смотрел на друга огромными зелеными глазами, и все, казалось, понимал. А потом он просто устроился на груди Литвы и уснул. Светлые пряди щекотали шею, лезли в лицо, а Торис все лежал, наслаждаясь тишиной и умиротворением, которое дарила ему природа. Он ведь сам по себе был человек-настроение. Очень чуткий и нежный, с глубокими душевными ранами и всепрощающим сердцем. И сердце это сейчас стучалось о ребра, как сумасшедшее, а потом внезапно замирало, понимая, что ему некуда торопиться – ведь эта жизнь так прекрасна! Наверное, Торис и сам уснул – а открыв глаза, увидел кошачий взгляд Польши, неотрывно направленный на него; тот моргнул и растянул губы в улыбке: - Мы ведь всегда будем здесь, вместе? - Конечно, - литовец кивнул и обнял его за плечи. Он прекрасно знал: закончится лето, придет шумная, дождливая осень, с долгими посиделками у костра. Заметет поле зима, разольет водами весна…и снова придет лето. И снова будет поляк лежать на его груди, смотреть своими колдовскими глазами и спрашивать: «Мы ведь всегда будет вместе?»
Лето подходило к концу, уже на горизонте маячила сухая, а затем унылая и противная, осень, а в поле все еще пахло рожью. Терпкий запах щекотал ноздри, заставлял заходить все дальше, туда, где макушка уже пряталась за длинными стебельками, и падать на спину, раскинув руки. Торис знал, что это очень и очень плохо – но кто же мог ему запретить, здесь, среди бескрайнего поля?!
Но вот его уединение было нарушено – рядом громко зашуршало, и в образовавшуюся просеку вывалился Феликс. Всегда шумный и задиристый, сейчас он смотрел на друга огромными зелеными глазами, и все, казалось, понимал. А потом он просто устроился на груди Литвы и уснул. Светлые пряди щекотали шею, лезли в лицо, а Торис все лежал, наслаждаясь тишиной и умиротворением, которое дарила ему природа. Он ведь сам по себе был человек-настроение. Очень чуткий и нежный, с глубокими душевными ранами и всепрощающим сердцем. И сердце это сейчас стучалось о ребра, как сумасшедшее, а потом внезапно замирало, понимая, что ему некуда торопиться – ведь эта жизнь так прекрасна!
Наверное, Торис и сам уснул – а открыв глаза, увидел кошачий взгляд Польши, неотрывно направленный на него; тот моргнул и растянул губы в улыбке:
- Мы ведь всегда будем здесь, вместе?
- Конечно, - литовец кивнул и обнял его за плечи. Он прекрасно знал: закончится лето, придет шумная, дождливая осень, с долгими посиделками у костра. Заметет поле зима, разольет водами весна…и снова придет лето. И снова будет поляк лежать на его груди, смотреть своими колдовскими глазами и спрашивать: «Мы ведь всегда будет вместе?»
з.
А флафф требовался или я угадал?
Вам спасибо.
а.
Тогда я рад)