- Я устал быть женой. Я устал ждать. Лунный свет теряется в темных волосах Родерика, отражаются в стеклах очков и оттеняют глаза - они кажутся светло-сиреневыми, и Гилберта передергивает от навязчивых ассоциаций. - Я устал, - тихо повторяет Родерик. Он делает шаг навстречу, стоит совсем близко, кладет руку на грудь Байльшмидту - прусс чувствует, как подрагивают его пальцы, и горечь, разбавленная раздражением, подкатывает к горлу. - Мои проблемы? - его голос звучит фальшиво, хотя на самом деле он действительно считает, что его это ни как не касается. Эдельштайн закрывает глаза, сжимает рубашку Гилберта в руке и замирает. Проходит несколько мгновений, тишина не просто давит - обездвиживает, связывает лунным светом и пошевелиться сейчас - уже совершить подвиг. Байльшмидт на этот подвиг не способен, и потому он спешит окончательно все испортить словами. - Да и какая из тебя жена? - произносит он, как всегда, не подумав, и тонкие губы Родерика изламываются. Австриец распахивает глаза, и в них кипит то, чего прусс не видел уже очень, очень много (десятков? сотен?) лет. - Хорошая, - Эдельштайну трудно произносить слова, и он цедит их по букве, отдельно. Он привык кричать, когда раздражен, когда зол и когда испуган. И он почти не способен говорить, когда обижен. - Хорошая жена. Ни одна твоя женщина не ждала тебя с войны так, как я. Родерик выдыхает и, не дожидаясь реакции, подается вперед, утыкаясь в плечо Гилберта. Очки соскальзывают, падают на пол - комнату оглашает звон - но Эдельштайн не реагирует на это. Байльшмидт соображает быстро, но на пару секунд дольше положенного, и с опозданием обнимает австрийца за плечи. Гилберт уже слышит первые военные залпы - пока что только в его голове. Он останется здесь до раннего утра, но едва ли его мысли будут занята Родериком. Разве что совсем чуть-чуть.
-
-
27.07.2011 в 09:54двестидевяносто
- Я устал быть женой. Я устал ждать.
Лунный свет теряется в темных волосах Родерика, отражаются в стеклах очков и оттеняют глаза - они кажутся светло-сиреневыми, и Гилберта передергивает от навязчивых ассоциаций.
- Я устал, - тихо повторяет Родерик. Он делает шаг навстречу, стоит совсем близко, кладет руку на грудь Байльшмидту - прусс чувствует, как подрагивают его пальцы, и горечь, разбавленная раздражением, подкатывает к горлу.
- Мои проблемы? - его голос звучит фальшиво, хотя на самом деле он действительно считает, что его это ни как не касается.
Эдельштайн закрывает глаза, сжимает рубашку Гилберта в руке и замирает. Проходит несколько мгновений, тишина не просто давит - обездвиживает, связывает лунным светом и пошевелиться сейчас - уже совершить подвиг.
Байльшмидт на этот подвиг не способен, и потому он спешит окончательно все испортить словами.
- Да и какая из тебя жена? - произносит он, как всегда, не подумав, и тонкие губы Родерика изламываются. Австриец распахивает глаза, и в них кипит то, чего прусс не видел уже очень, очень много (десятков? сотен?) лет.
- Хорошая, - Эдельштайну трудно произносить слова, и он цедит их по букве, отдельно. Он привык кричать, когда раздражен, когда зол и когда испуган.
И он почти не способен говорить, когда обижен.
- Хорошая жена. Ни одна твоя женщина не ждала тебя с войны так, как я.
Родерик выдыхает и, не дожидаясь реакции, подается вперед, утыкаясь в плечо Гилберта. Очки соскальзывают, падают на пол - комнату оглашает звон - но Эдельштайн не реагирует на это.
Байльшмидт соображает быстро, но на пару секунд дольше положенного, и с опозданием обнимает австрийца за плечи.
Гилберт уже слышит первые военные залпы - пока что только в его голове.
Он останется здесь до раннего утра, но едва ли его мысли будут занята Родериком.
Разве что совсем чуть-чуть.
-
-
27.07.2011 в 10:34заказчик
-
-
27.07.2011 в 13:57соответственно, я не я.